– Старший лейтенант Цветков. Остров Русский. Представляюсь по случаю прибытия к новому месту службы.
Человек встал и протянул ему растопыренную пятерню. Виталик «дал краба»
[85], отметив интересную особенность, человек второй рукой легко хлопнул по тыльной стороне его кисти. Так здороваются на Востоке, так жмут руки борцы перед началом схватки.
– Присаживайся.
Человек показал на стул перед собой.
– Где служил?
– РПМ
[86].
– Добро. Кто ротник?
– Саня Войтиков. Он вам салам кидал.
Человек чуть заметно улыбнулся.
– Саня у меня еще группником начинал. Как он?
– Нормально. Роту держит.
– Замполит не гнобит его?
– Нет, они замяли эту тему.
– Добро. Сам с какой должности?
– Группник.
– Какая группа?
– Вторая.
– Воронец там еще? Русик? Серега Гриф?
– Воронец там, но обленился, женился и не выступает. Русик перевелся на УТК, ждет мичмана. Гриф уволился, теперь в Приморском СОБРе.
– А-а-а-а… ну добро. Кофе будешь?
– Какой военно-морской офицер откажется от кофе?
– Женат?
– Разведен.
– Уже?
– Уже трижды.
– Что-о-о?
Про Самума говорили, что его тяжело чем-то удивить, но Виталию сейчас это удалось.
– Ладно, расскажешь потом.
Закипел чайник, Самум насыпал кофе в кружки, залил водой.
– Сахар?
– Один.
Кусок сахара булькнул в кружке с ароматной коричневой жидкостью.
– Где был?
Виталик отхлебнул кофе и откинулся на спинку стула.
– Две БС
[87], одна в Австралию, другая в Ливию. На боевых не был.
– Ничего. Тут съездишь.
Виталик неспешно отхлебывал кофе, смотрел на Самума и пытался сопоставить то, что ему говорили про него в РП
[88], с тем, что он видел перед собой.
Когда Виталик только перевелся с «коробки»
[89] в РП, его распределили в роту специального назначения. Когда же он заикнулся про роту подводного минирования, замкомандира странно улыбнулся и сказал, что туда не назначают. Туда отбирают. Так поставил предыдущий командир роты, так делает нынешний ротник, и он эту традицию ломать не собирается.
Через полгода, когда его заметили и оценили, предложив перевестись в РПМ, он еще не единожды сталкивался с «предыдущим командиром роты».
Но традиции в роте были сильны, матросы – лучшие на флоте, офицеры своенравны и дерзки, а невыполнимых задач для роты не было. И это тоже было от «предыдущего командира роты».
Виталий допил кофе и вопросительно глянул на Самума.
– Где кости кинул? – спросил тот.
– Пока у кореша.
– Добро. Иди располагайся, завтра с утра в парадной форме. Пойдем представляться по замам.
Виталий встал, одернул тужурку.
– Прошу добро на сход.
– Добро на сход, – улыбнулся Самум.
15 июня 1755 года. Деревня Аткваначуке. Капитан-лейтенант Станислав Анопко, позывной «Апач»
Как любой моряк, Стас был раздолбаем. Как любой подводник, а закончил он минно-торпедный факультет питерского подплава
[90], Стас был скрытым, а иногда и не скрытым алкоголиком. В мирной жизни любивший «оседлать синего дельфина»
[91] и приносивший кучу бытовых проблем Хасу своим раздолбайством и поведением, на войне Стас собирался и становился жестким и умным профессионалом, не позволявшим себе лишнего.
Стас был младше Хаса по выпуску на три года, но не раз пересекался с ним на соревнованиях, еще когда оба были курсантами. По выпуску Стас попал в Кронштадтский ОСНБ ПДСС, откуда Хас забрал его к себе. От позывного «Хохол», который он бы неминуемо получил за свою чисто украинскую фамилию, Стаса спасла природная смуглота и индейский типаж, который Хас, проживший десяток лет на Дальнем Востоке, называл «чукотским». Оттого Анопко и получил позывной «Апач», а вот кличка «Хохол» в быту за ним осталась.
Сейчас Стас скучал и мучился, ввиду отсутствия алкоголя и вынужденного бездействия, вызванного необходимостью подлечить раненых, заново организоваться и определиться с вождями и политикой краснокожих. Немного скрашивали вынужденную лень пара пикантных событий, которые произошли в первые один-два дня после прошедшей битвы.
Вероятно, самое неожиданное – это будущий президент США, лежащий у них на больничной койке (точнее, на топчане, покрытом звериными шкурами). Его шансы когда-либо стать президентом в одночасье стали, скажем так, весьма призрачными. Планы Хаса и Руссо в отношении несостоявшегося символа того, что в нашей истории назвали американской демократией, Стасу были известны, и он с ними был целиком и полностью согласен.
Второе же относилось к личной жизни Хаса. Сопровождая труп погибшего вождя «волков» Кагорегаго, Хас столкнулся с его дочерью, встречавшей тело отца на пороге полусгоревшего большого дома клана. Высокая для индианки, выше Хаса почти на две головы, с длинными волосами цвета воронова крыла и бронзовой кожей, она сразу зацепила командира. Стас это тут же заметил, да и не только он.
Третье событие тоже было связано с Хасом. Как-то утром один из индейцев увидел его, голого по пояс, обмывавшегося после утренней тренировки у ручья. На Хасе было несколько татуировок, но внимание индейца привлекла одна из них – на левой лопатке, напротив сердца, было набито изображение волка, разрывавшего передними лапами кожу Хаса, словно стремясь из него выскочить. Сам Хас, никогда не делавший ни одной тату просто так, объяснял этого волка наличием своего альтер-эго, которому он действительно время от времени – обычно в бою – давал вырваться наружу.
