– Что с тобой такое? – спросила Вин так беззаботно, что Френсис не решилась даже посмотреть на нее.
– Ничего, – ответила она, ощущая, как кровь стучит у нее в висках.
Френсис читала лучше, чем Вин. Она начала с первой страницы, но Иоганнес замотал головой и поднял руку, чтобы остановить ее.
– Только не новости, пожалуйста, – сказал он с набитым ртом.
– Но… а что же тогда? Это же газета новостей.
– Я ничего не хочу знать об этих… сражениях. О смерти. Есть что-нибудь хорошее? Что-нибудь нормальное? О людях, церкви или о футболе.
– Оуэн говорит, что команда «Бат-сити» – это просто позор, – вставила Вин. – Но он все равно будет играть там, когда повзрослеет. Говорит, что с ним клуб станет другим.
– Твой брат? Серьезно? – ухмыльнулся Иоганнес.
Френсис нашла страницу спортивных новостей и начала читать о последнем поражении «Бат-сити». Об этом писалось с пафосом, как о чем-то героическом, поскольку лучшие игроки ушли на войну, а оставшиеся были либо пожилыми, либо из резервного состава. Иоганнес закрыл глаза и прислонился головой к стене, прислушиваясь к ее словам. Прочитав о разгроме футбольной команды, Френсис перешла к отчету о ежегодном благотворительном обеде в пользу хора аббатства и прочитала его тоже. Потом был репортаж о новой школе, которую собирались построить, и о спасении маленького ребенка, упавшего в канал в Батхэмптоне. Вин сидела, подтянув колени, теребила обтрепанные края манжет и терла пятна грязи на подоле, от чего становилось только хуже. Френсис так и читала бы не останавливаясь, потому что, пока она это делала, ей не нужно было думать о том, откуда взялся Иоганнес и как долго он может оставаться в лепрозории; о том, что Вин приходит к нему одна, хотя обещала этого не делать; о пикнике в Уорли-Вейр.
В конце концов хорошие истории иссякли, оставались только сообщения о местных мужчинах, которые погибли или пропали без вести на фронте. Френсис не хотелось читать об этом так же, как Иоганнесу слушать, пусть в глубине души она и была уверена, что с ее отцом ничего плохого не случится. Мысль о нем вызвала волну тоски – по его крепким объятиям и привычному присутствию в ее жизни, его глупым шуткам и просто звуку его голоса, который доносился из родительской спальни, после того как в доме гасили свет. Френсис сложила газету, все еще избегая встречаться с Вин взглядом. Она не знала, как себя вести и что говорить. Для нее было непривычно чувствовать себя обиженной и несчастной, находясь рядом с ней.
– Спасибо тебе, малышка Френсис, – сказал Иоганнес, что заставило ее вздрогнуть; она думала, что он дремлет, как это часто бывало, когда он расправлялся с принесенной ему едой.
– Может быть, почитаешь еще, в следующий раз? Ты очень хорошо читаешь.
– Почитаю, если хочешь, – ответила Френсис, слишком расстроенная, чтобы получить удовольствие от похвалы.
Вин молчала, но чувствовалась ее внутренняя настороженность, внешне ничем не выдаваемая. Последовала долгая пауза, и вдруг Френсис поймала себя на том, что едва сдерживает слезы.
– Френсис лучше всех читает в нашем классе, – неожиданно заявила Вин.
– Неужели?
– Да. Мисс Гулд, наша учительница, всегда просит Френсис читать первой, а потом говорит: «Прекрасно, Френсис».
– Здорово! – отозвался Иоганнес.
Френсис покраснела до ушей. Она понимала, что Вин говорит это только для того, чтобы подольститься к ней, но ей все равно было приятно; желание простить Вин боролось в ней с осознанием того, что та просто лицемерит.
– Я тоже люблю читать, – заговорил Иоганнес. – Дома… я имею в виду. Мне нравится изучать иностранные языки – я вообще быстро учусь. У одного человека в нашем городе жена была из Лондона, и она устроилась к нам в школу, чтобы учить нас английскому языку, так я был лучшим. Мы с отцом собирались ездить в другие страны, чтобы продавать наши игрушки…
Иоганнес замолчал, лицо его выглядело усталым и опустошенным.
– Вот такие были у нас планы, – закончил он так тихо, что его едва было слышно.
Девочки легко уловили его печаль, точно так же, как они научились предугадывать его зевоту или смех. Вин вздохнула и снова переключилась на свою испачканную одежду.
Прямо под карнизом часовни Магдалины находилось гнездо ласточек, и птицы носились туда-сюда с неиссякаемой энергией. День был теплый и яркий, но Френсис вдруг почувствовала какую-то безысходность, и находиться внутри лепрозория стало просто нестерпимо. Однако уйти, не объяснившись с Вин, было невозможно. Тревога ее все нарастала. Френсис не могла справиться со своим волнением, ей становилось все хуже и хуже. Она беспокоилась о том, что ее мать или Кит узнают, куда девались остатки еды, которые она забирала. Но еще больше она боялась, что отцу Вин станет известно, чем они занимались и что Вин украла одеяло. Вин по-прежнему воспринимала все происходящее как игру, но для Френсис это была уже не игра. Веселое возбуждение иссякло, и осталась реальность как она есть: Иоганнес нуждался в их постоянной опеке и он не был обычным человеком из тех, кого она знала раньше; кроме того, казалось, нет конца его пребыванию в лепрозории. Она взглянула на Иоганнеса. Он взял газету и что-то мастерил из нее. Он был милым и неопасным, Френсис это знала, но она также понимала: с ним что-то не так. Ей трудно было сформулировать, что именно не так, но в любом случае он не должен был находиться здесь.
Да, он не был «врагом», это она уже выяснила для себя. И все же время от времени ее охватывало ужасное чувство, какая-то внутренняя дрожь, готовая прорваться потоком слез. Френсис вспоминала, что случилось с мистером и миссис Смит всего год назад; слышала, как ее родители спорили об этом. Смиты держали небольшой цветочный магазин в Беар-Флэт, но оказалось – никто, впрочем, не знал, как именно это выяснилось, – что настоящая фамилия мистера Смита была Шмидт и он был из Германии. И хотя он жил в Англии с четырехлетнего возраста, люди, которые были его постоянными клиентами в течение многих лет, вломились к нему в магазин и разграбили его; полиция была вынуждена доставить мистера Смита в военный гарнизон, в фургоне с решетками на окнах, чтобы спасти ему жизнь.
Френсис не хотелось думать, что будет, если Иоганнеса найдут и примут за немца. Во время войны, если ты не англичанин, это само по себе уже достаточно опасно. А кроме того, Иоганнес отказывался покидать лепрозорий. Там давно уже никто не жил, но Френсис была совершенно уверена: всех, безусловно, возмутит, если станет известно, что в лепрозории поселился чужак. Она не знала, как все это объяснить Вин; казалось, та просто не хотела этого понимать и все время твердила о том, что им нужно помочь Иоганнесу вернуться в Летний Дождь, и придумывала самые фантастические способы: нанять корабль или одолжить у хозяина паба «Привал путника» жеребца, который когда-то участвовал в скачках и все еще был гибким и красивым, хотя и старым. И если она поможет ему, он сможет жениться на ней и увезти подальше от Бичен-Клифф-Плейс, Вин была в этом уверена. А когда Вин была в чем-то уверена, бессмысленно было ее переубеждать; и Френсис оставалось только ждать и надеяться, что ее подруга сама скоро все поймет.
