– Мне очень нравилось здесь жить, – ответила Френсис.
Оуэн удивленно посмотрел на нее.
– Я хочу сказать, мне очень нравилась эта ферма. Чистый воздух, небо от края до края, простор…
Тут все жило и дышало, даже зимой. Френсис нравился безропотный стоицизм животных. Пар, поднимающийся от коров; гуси, скользящие по замерзшему пруду; прелое сено в сарае… Все это было так не похоже на мертвые улицы зимнего города.
– Думаю, именно поэтому я и согласилась выйти замуж.
– Но ведь это не могло быть единственной причиной, верно? Наверно, ты любила Джо.
– Нет. Я… Он мне нравился. Я согласилась, потому что он этого хотел. Потому что он любил меня. Я думала, что этого будет достаточно… Я решила: почему бы не попробовать? Но это было ошибкой.
Френсис замолчала, вспоминая прошлое. Была и другая причина ее замужества, о которой она не сказала. Оуэн к тому времени уже был женат на Мэгги.
– Я думала, что смогу начать тут новую жизнь, освободившись от прошлого, – сказала Френсис. – Мои родители все время говорили, что я должна это сделать. Но оказалось, что прошлое – это часть тебя, и ты несешь его с собой, хочешь ты того или нет. Правда, одно время мне тут действительно очень нравилось.
– Но ведь заниматься сельским хозяйством тяжело, да? Если тебя с детства не приучали к этому, – сказал Оуэн.
Френсис пожала плечами:
– Такая жизнь как раз по мне – меня не волнуют сломанные ногти, отсутствие парикмахерской и неистребимый запах животных. Нисколько не волнуют! И всегда нужно было что-то делать – каждый день имел свою цель. Прожив на ферме какое-то время, я стала по-другому относиться к миру.
– Так почему же ты уехала? Ничего, что я спрашиваю? – В голосе Оуэна прозвучало смущение. – Вы с Джо поссорились?
– Нет-нет. – Френсис на мгновение задумалась. – Джо заслуживает жену, которая любила бы его. Ему нужна та, которая хотела бы стать матерью его детей. А я лишь сделала его несчастным.
Френсис направилась вниз с холма прежде, чем Оуэн успел спросить что-нибудь еще. Вскоре она услышала, что он догоняет ее. Она прошла прямо в сарай, оглядываясь по сторонам. Дэви нравилось играть в стоге сена, когда они приходили сюда раньше. Хихикая, покрытый соломой, он карабкался наверх, а потом скользил вниз, как с горки, и делал это снова и снова. Френсис осмотрелась, стараясь уловить малейшее движение или шорох. Тихо ворковали куры, жужжали мухи, по балке бегала мышь.
– Дэви!.. – позвала она. – Это Френсис… Теперь ты можешь выйти.
Как будто они просто играли в прятки.
– Я пришла, чтобы забрать тебя домой. Не бойся…
Ее голос затих; она просто физически ощутила, что разговаривает лишь с крысами и курами, и больше ни с кем.
– Ну же, Дэви… – снова слабо позвала она.
Сзади зашуршали по соломе шаги Оуэна.
– Никого? – спросил он.
Она покачала головой.
– Может, нам стоит постучать в дом и предупредить хозяев, что мы здесь?
– Возможно, – согласилась Френсис.
– Я бы предупредила – обязательно, – послышался сзади голос Джудит.
Френсис и Оуэн обернулись. Джудит смотрела на них поверх ствола своего дробовика, который она тут же опустила.
– Я думала, это воры, Френсис. И чуть не подстрелила тебя, черт возьми, – проворчала она.
Лицо Джудит было усталым, а глаза непроницаемо-черными. Натруженные руки – сплошные кости да сухожилия – крепко сжимали ружье.
– Мы ищем Дэви, – сказала Френсис. – Он пропал в городе во время бомбежки. Мы можем проверить и другие амбары?
– Тот маленький мальчик, за которым ты приглядывала иногда и в котором души не чаяла? – Джудит пристально смотрела на Френсис. – Ищите где хотите. Я его не видела, – сказала она, направляясь обратно к дому.
– Что ж, кажется, она очень славная, – проговорил Оуэн.
Они обыскали все вокруг, но никого не нашли. Дождь усилился. Оуэн вжал голову в мокрые плечи, а Френсис уже не могла сдерживать дрожь, когда они спустились с холма в Бат. На Холлоуэй, грязной и тихой, у развалин Спрингфилда, где Френсис в последний раз видела Дэви, они остановились. Место было мрачным и совершенно безжизненным. Небо становилось все темнее, и оба они устали.
– Куда дальше? – стойко спросил Оуэн, и Френсис захотелось крепко его обнять.
– Оуэн… пожалуйста, иди домой. Спасибо тебе за… компанию. Обсохни и поешь чего-нибудь, – сказала она.
– А ты тоже домой?
– Я… Да. Может быть, не сейчас.
– Тогда я остаюсь. – Он глубоко засунул руки в карманы и огляделся. – А как насчет поискать поближе к дому? Полагаю, ты уже заглянула в часовню Магдалины. И в лепрозорий.
– Что?
– Я подумал, ты первым делом проверила дом прокаженных…
– С какой стати Дэви бы там оказался? – перебила его Френсис. – Он бы туда не пошел. Я никогда не водила его туда.
– Френсис, что-то не так? – Оуэн нахмурился. – Ты… неужели ты никогда там больше не была? За все это время? – спросил он.
Френсис отрицательно покачала головой. Оуэн повернулся, чтобы взглянуть на часовню и маленький домик рядом с ней, где когда-то прятался Иоганнес. Там, где умерла Вин.
– Но… это совсем рядом. Дэви мог забежать туда, а там всегда темно, и он просто заблудился бы… А вдруг он и правда забежал туда? И был слишком напуган, чтобы выйти, либо… Мы должны это проверить.
– Хорошо.
У Френсис пересохло в горле, и страх сжал ей грудь.
В восточной части часовни Магдалины зияла огромная дыра, а стены были покрыты следами шрапнели, словно их прогрызли гигантские черви. Они заглянули под скамьи, осмотрели все темные углы, и Френсис вспомнила вторую ночь бомбежки, а также солдата, который умер рядом с ней, – и запах его крови. Ее сердце бешено колотилось.
– С тобой все в порядке? – спросил Оуэн.
Френсис кивнула, не решаясь заговорить. Потом они обследовали кладбище и встали у ограды, вглядываясь во двор лепрозория, покрытый лужами, заросший сорняками. Френсис чувствовала себя тугой струной, каждый нерв был напряжен. Сверху с ветвей падали тяжелые капли дождя. В последний раз она стояла на этом месте тем летом, когда Вин была жива и Иоганнес тоже.
– Так вы обычно входили здесь? – спросил Оуэн.
Френсис снова кивнула.
– Я… Я не думаю, что смогу войти, – наконец сказала она.
Больница казалась меньше, как и все, что ты видел когда-то в детстве. Она выглядела совершенно по-другому, но в то же время это была именно она. Тише, сестренки!
– Тебе и не надо, я могу пойти сам, – сказал Оуэн, но не сдвинулся с места.
