Откуда-то из-за спин чужеземных воинов вылетели две стрелы. Одна отскочила от паруса-самодува, вторая ужалила борт рядом с Полудом. Воевода в ответ лишь дважды лязгнул мечом об окованный край щита, отдавая приказ. И Бану пустил в ход водобой.
В сторону купеческого судна ударила тугая и тонкая струя морской воды, бьющая сильнее, чем зачарованная сталь. Самое крепкое дерево такая струя в щепу разобьет, даже железо прорезать может, а уж попадись ей человек на пути – напополам развалит.
Бану управлялся водобоем метко и ловко, воду подавал с промежутками, давая время большой железной бочке под нижней палубой наполниться. Первый выстрел прорезал во вражеском парусе огромную и неровную круглую дыру, бамбуковые реи и циновки полетели вниз, прямо на головы купцов и матросов.
Чужеземцы загалдели. И стрелять больше не стали.
– Уаф-буаф! – победно взревел псоглавец, потрясая топором.
Бану тем временем нацелил корабельное оружие в сторону носовой фигуры купеческого корабля. Миг, другой, и длиннотелый зеленовато-желтый извивающийся змей, отполированный стихиями до блеска, лишился сначала усов, а затем гребня и всех четырех лап.
– Ну что? Кто теперь на дохлого угря походит? – со смехом крикнул Бану, любуясь на дело своих рук.
Слова матроса потонули в резком крике Витослава, а затем – в громоподобном шуме бьющихся крыльев и чаячьих воплей. Громадная стая, кружившая над кораблями, ринулась вниз и атаковала чужестранцев, словно пернатый смерч. Чайки били врагов по лицам крыльями, клевали, целясь в глаза, а некоторые, особо изощренные, то метали на головы незадачливых врагов помет, то отрыгивали непереваренную рыбу.
Витослав кричал что-то торговцам, явно призывая дураков бежать.
Всё это время Садко спокойно наблюдал за происходящим, обмахиваясь шапкой. Наконец, решив, что время пришло, он поднял удочку, неспешно размотал шелковую леску, метко забросил крючок с грузилом на край плавающего гнезда и стал подтягивать ближе к «Соколу». Птица-алконост глядела на него внимательно, хвостом не помогала… но и не мешала, не отбивалась. Видать, поняла, что ее спасают.
Вислоусый купец в мокром кафтане с рыбьими кишками на вороте замахал руками и закричал что-то. Витослав тут же подхватил:
– Уходят! Они уходят!
Моряки-чужестранцы действительно резво принялись отгребать в сторону. Перестали грозно чирикать и бряцать оружием воины, зато испуганно вопили простые матросы, отмахиваясь от настырных птиц, что падали сверху, клевали и неуловимыми улетали прочь. Лишь когда враги отплыли на сотню локтей, последние чайки оставили преследование и направились к берегу. Над морской гладью установилась тишина, нарушаемая лишь удаляющимся скрипом в уключинах да мерными всплесками весел.
– Ча-як, ча-як! – крикнул вослед чайкам Витослав и поднял сведенные ладони в благодарственном жесте. – Доброго полета!
– Ки-яаааав! Ввааа! – тут же будто ответила ему алконост-птица.
Грозно вскинула крылья и принялась бить ими по багру, которым Садко теперь пытался подцепить гнездо, чтобы затащить на корабль.
– Стой! Не надо! – Витослав в ужасе схватился за голову. – Ты что делаешь, капитан?!
Садко перестал орудовать багром и непонимающе оглянулся на чародея.
– Так я ж помочь хотел. Можно под навес, вон, посадить ее. Прохладным шербетом отпаивать, опахалом обмахивать, пусть высиживает птенчиков своих по-царски.
– Э-э-э, нет! – Чародей выхватил из рук Садко багор. – Гнездо алконоста должно плавать в воде. В спокойной, тихой воде.
– А ежели ветер поднимется? – спросил Садко.
– Не поднимется, – проговорил Витослав и, перегнувшись через борт, оглядел птицу внимательно.
Та чуть качнулась, позволила взглянуть на яйца у себя под животом, под мягчайшими кипенно-белыми перышками.
– Пока птенцы не появятся на свет, не будет ветра над этими водами, – пояснил обаянник. – Непростой это штиль, алконоста чары.
Садко раздумчиво пожевал губу, размышляя. Купцы могли чуть выждать и вернуться за птицей, а если не купцы, то кто-нибудь еще… Приняв решение, капитан хлопнул по бедру ладонью и скомандовал:
– Спу-скаааай парус! Поплывем по течению, охраним диво-птицу! И «Соколик» пущай отдохнет.
* * *
Вот уж третий день Милослав вынужденно бездельничал. Корм-чему праздность давалась тяжело, в этом он во многом походил на воеводу Полуда. Решение караулить чудо-птицу, недвижно сидящую в плавающем гнезде, казалось пустой тратой времени. Но, раз капитан велел, значит, так надо.
Милослав, щурясь, глазел на горизонт, туда, где, по донесениям Нумы, упорно болтался давешний купечец. Чужаки ждали, что «Сокол» дивоптицу бросит да уйдет. Зря ждали.
Рядом встал Радята, лениво обмахиваясь пестрым восточным веером, который купил на одном из иноземных базаров. Покосившись на кормчего, повар тихо поинтересовался:
– Долго нам еще тут торчать-то?
– Как капитан скажет, так и двинемся, – бросил в ответ Милослав.
– Припасы могут закончиться. Вас, обжирал, кормить – та еще забота.
Кормчий легонько ткнул пальцем в пузо Радяты:
– Кто б говорил, братец.
Повар обиженно засопел, но высказаться ему Мирослав не дал, успокоительно хлопнув по плечу:
– Да знаю я, знаю, работа такая. Что там с харчами? Вина вдосталь?
– Вина – да. Воды, ясное дело, тоже. Зелени мало, да из живности только два барашка осталось. Куриц еще много, да вот беда, не несутся уже вторую неделю… О, может, у дивоптицы яйца отберем? Пробовал когда-нибудь иномирную яичницу?
Мирослав невольно хмыкнул, но тут же взял себя в руки и строго погрозил повару пальцем:
– И думать забудь! Ступай, давай. Я капитану доложу.
Радята пожал плечами и пошел прочь, а Милослав оглянулся на Садко, который беспечно что-то наигрывал на гуслях под своим навесом. С пресной водой-то у них и правда завсегда всё в порядке, а вот если с провизией станет туго, то придется заходить в порт раньше намеченного срока. Чудо-карта «Сокола» вела корабль вдоль берегов, высадок никто не намечал, но коли Садко решит завернуть в порт, карта все рассчитает и предложит новый путь.
Почитай, три года уже Милослав на «Соколе» ходит, а всё никак не привыкнет. Волшебный корабль его пугал, но не из-за отдельных чудесных свойств, а вообще – потому, что все «Сокол» делал сам, словно и не нужна ему никакая команда. Заставлял он Милослава чувствовать свою бесполезность и тем сильно смущал. Поставь на место кормчего какого-нибудь несмышленыша, типа Меля, так и тот со всеми заботами управится: и кораблем править сможет, и парус ставить, и морской путь прокладывать, и за порядком следить…
Откуда-то сверху ударил-протянулся за окоем тонкий солнечный луч. Нума снова развлекается, отгоняет чужаков, смеется. Что ж, чем бы ванара ни тешился…
