– Я и вообразить не могла, что он задумал. Слово мне незнакомо было, чудно́е оно – «волколак», – произнесла Ладушка. – Думала, обернется, как в сказке, серым волком, унесет меня в дальние края, избавит от постылого…
Доверившись брату, Ладушка сделала, как он велел – «захворала». Лечили ее долго, потому как притворяться девушка выучилась искусно. Только вроде как пора – а невеста снова немощная лежит. Так и тянулось едва ли не полтора года. Аким уже и помолвку разорвать хотел, да Трухановичи-старшие убедили мельника еще подождать, мол, поправится твоя суженая вот-вот, погоди…
А дальше…
– Когда мне рассказали, что сталось с Акимом и его работниками, что их стая лютых волков разорвала, я сперва не поверила. Это правда, что я замуж не хотела… но и смерти ведь никому не желала. – Ладушка опять говорила тихо, повесив голову. – Неделю меня со двора не выпускали, обхаживали, утешали, но потом я сбежала в лес, на то место, где мы с Егоркой прежде встречались, стала звать… И вдруг вышел ко мне добрый молодец, собой хорош – ни в сказке сказать, ни пером описать. Я было испугалась, а он меня успокаивает, говорит: «Это я! Егор! Не бойся. Я теперь всегда таким буду, привыкай». Смотрю – рана у него на руке, ну я платок с головы сорвала, давай ему руку заматывать, а сама про смерть Акима рассказываю. Тут вдруг вижу – улыбается он. Криво так улыбается, недобро. А потом и признался, что как только сумел в волколака обернуться, так первым делом Акима и порешил, меня освободил. Только вот один из работников успел топором его по руке рубануть…
Василий вздохнул громко, точно свечку задуть пытался. Побратиму было тошно – впору сквозь землю провалиться. Добрыне тоже, но слушал воевода напряженно, пытаясь распознать в речах девушки хотя бы намек на ложь… и не находил. Лада рассказывала правду.
– Егор предложил бежать с ним. Сказал, мол, ты свободна. Я бы, говорит, позвал тебя в волколачицы, да в тебе склонности к волшбе нету… Но могу провести до чужих земель, там и станем жить вместе. Поставим избушку, ты будешь хозяйничать, я – еду добывать… – Ладушка внезапно взглянула в глаза Добрыне. – Он сам не свой был. Напридумывал себе что-то в голове и решил, что я на всё соглашусь. А я в ту встречу на него впервые по-новому взглянула, поняла наконец, что он вроде как из лучших побуждений – сестренке помочь, – но людей же убил… Лишил жизни до срока, прогневив Белобога… Поняла, что его уже не узнаю – ни внешность, ни нутро… Отказалась я, хоть и непросто мне было. Соврала, мол, тут родные края, семья, как бросить… И отказ мой его сразил. Так горько на меня взглянул, а потом встал и убежал в лес, не сказав ни слова, а я с тяжелым сердцем назад пошла, родителям сказала, будто из-за Акима топиться ходила, да вот вспомнила про них и передумала… К вечеру успокоилась, решила, что завтра опять попробую до души Егоровой достучаться, умолю оставить чародейство, вернуться…
Ладушка оперлась о забор и немного помолчала.
– Не случилось у нас завтра, не пришло оно. Ночью он всю нашу семью убил, даже бабку не пожалел, а ведь она его и пальцем не тронула ни разу… – Сестра волколака вздохнула-всхлипнула, но быстро взяла себя в руки. – Я с перепугу в голбец забилась, вылезти никак не решалась… Только видела в щелочку, как он Ваську с Петькой… Впервые его увидела настоящего…
Добрыня снял с ремня флягу с водой и молча протянул девушке. Лада пила долгими глотками, зажмурившись… такая хрупкая и несчастная… Вернув флягу и утерев чернеющие в свете луны губы, она будто собралась с силами и заговорила быстрее и четче.
– Когда отец от ран умер, я в лес побежала, искать Егора. Нашла там же – только он ко мне в виде чудища вышел и рычит. Я умоляла его остановиться… Но он уже не слушал, только твердил, мол, «я думал, ты другая, думал, поймешь, что я все только для тебя делаю». Слушаю его, а сама-то уже чувствую, что Егор изменился, звериное в нем верх берет, даже разговаривает он со мной уже в облике волка, а не человека. Тогда прямо ему кричу: «Ты же превращаешься в нечисть, противную Белобогу, ты же душой жертвуешь, откажись от волшбы, опомнись»! А он в ответ: «Меня всю жизнь нечистью и считали. Ну так я им покажу, что такое настоящая нечисть!» И бросил меня одну на поляне… А я почувствовала, что наша с ним связь разрушена его же черной волшбой. Не стало моего любимого Егорушки, вместо него в лес ушел лютый зверь…
Ладушка замолчала, и богатыри ее не торопили. Тяжело это – вспоминать такое, хотя и бывает, что рассказ помогает справиться с пережитым. Высказал, выкрикнул и ровно грызущую душу нежить убил.
– С того дня я брата не видела, – тихо закончила Ладушка. – Дальше знаю не больше вашего. За что он Агафона – ума не приложу. Тот с ним всегда ласков был, учил, как в лесу ходить, как вести себя, как зверя выслеживать; думал, что из Егора знахарь добрый выйдет… А вышло чудовище.
– У волколака злая природа всегда побеждает, – глухо пояснил Добрыня. – Сила их пьянит, дикие чувства заглушают человеческую душу, и с каждым убийством зло в них крепнет, туманя разум. Став волколаком, Егор просто позабыл все добро, и Агафон для него стал обычным звероловом, а их оборотни ненавидят…
Волколаки по-своему сочувствуют обычным волкам и охотников убивают с особой изощренностью. Потому Егор и кожу с бедняги снял, потому и плащ из нее сделал – как в насмешку над людским обычаем носить на себе волчьи шкуры. Добрыня не стал добавлять этого вслух, но про себя подумал, что теперь всё понятно… Теперь хватало всего…
– Этого я не знала, – тихо произнесла девушка и вдруг повторила слова, с которых и начала разговор: – Вы правильно сделали. Вы чернобогова зверя убили, а брата моего любимого освободили от оков Тьмы. И жизней много спасли, потому как не остановился бы он, пока всех не прикончил…
И тут Василий не выдержал:
– Что ж ты молчала, когда мы давеча к тебе заходили? Рассказала бы – столько бы помощи оказала…
Ответ был тихим, но твердым.
– Родной он. Не могла я его предавать. Всё еще надеялась, что сбежит он, уйдет подальше. Будет жить где-то далеко-далеко и однажды его кто-нибудь расколдует. Но сейчас, когда он мертв… Говорят, у каждого златника две стороны. Вы должны были услышать правду.
Добрыня кивнул. Правда оказалась, как часто бывает, горькой. Оправдывать Егора богатырь не собирался – юнец сам выбрал свою судьбу, осознанно став на путь зла. Никто не заставлял его идти к колдуну, жертвовать друзьями, мастерить Волчий Клык. Парень мог поступить по-разному, но из всех способов распорядиться своей нелегкой жизнью выбрал самый дурной, за что и поплатился. Почему он встал на волколачий путь – тоже ясно. В Егоре кипела сила чародея-знахаря, а их тянет именно к природному волшебству. Только одни становятся добрыми обертунами, а другие – злобными волколаками. Многое от души чародея зависит, а в душе младшего Трухановича верх взяла скверна.
– Так что никакого колдуна тут нет, ушел он давно. Уже завтра можете уезжать. – Ладушка искоса взглянула на них и едва слышно добавила: – Езжайте себе с миром, я-то проклинать вас не стану. Вот за других не поручусь.
