Гаккель соскучился по денежкам и захотел возобновить бизнес, для чего ему понадобились записи невестки? Добром она не давала, не хотела, чтобы ее открытие попало в недобросовестные руки, и Валерий решил силой отобрать научное наследие? Так себе версия, хоть и оригинальная. Во-первых, Тимур прав, на кухне такое лекарство не сваришь, нужно оборудование, которое есть только в специальных учреждениях, в которых работают специально обученные люди, понимающие, что разработки Валерии – полное фуфло, изыск скучающей домохозяйки. Возможно, Гаккель нашел беспринципного шарлатана, который за деньги согласился делать вакцину, только ему нужен был рецепт, а Валерия отказывалась его дать… Вариант, но все же городить такую жуть ради приварка в четыреста рублей… Не проще ли взять в роддоме просроченную БЦЖ и вводить под видом чудодейственного лекарства? Тоже вакцина, какая, в конце концов, разница, против рака или туберкулеза? Для хирурга эти нюансы несущественны, а для мошенника тем более.
Мотив в конце концов выяснится, главное, что с точки зрения физической возможности Гаккель наиболее вероятный кандидат, если исключить виновность Валерии. Недаром он, занятой человек, весь суд просидел возле брата, типа поддерживал. Родные дети не приехали, а брат поддерживал, хотя Филипп и сам неплохо справлялся. И в больницу зачем-то Валерию повез. Нет, понятно, ты приехал по зову брата в разгар приступа, помог, но дальше-то зачем целый день кататься вместе с психбригадой? Брат братом, но у тебя семья, дети и работа. Самопожертвование? Или желание держать руку на пульсе, быть уверенным, что все идет по твоему плану?
Шубников вздохнул. Врач, конечно, самая гуманная профессия на свете, но хирурги вообще люди жесткие. Гуманные, добрые, но жесткие. Знают, что такое смерть, и что такое убить человека, тоже рано или поздно узнают. У каждого врача свое кладбище, и всегда есть груз вины, который он несет за плечами. Справляются с этим по-разному. Большинство спасается самоотверженным трудом и добрым отношением к пациентам, некоторые получают утешение в вере, обладающие несокрушимым здравомыслием находят отдушину в хобби, например, спорте, выращивании кактусов, рисовании или написании книг, и лишь единицы зарабатывают комплекс бога, который заключается не столько в том, что человек начинает считать себя всемогущим, сколько в том, что воспринимает людей своими игрушками. Этим опасным докторам лучше всего немедленно сменить профессию, но горькая ирония в том, что они преуспевают в ней быстрее других. Гаккель всегда веселый, жизнерадостный, не обуреваемый угрызениями совести, быстрый в решениях, потому что ему наплевать, что с пациентом будет дальше, поэтому производит очень хорошее впечатление. Он внимательный, всегда выслушает, подбодрит, разве подумаешь, что ты для него что-то вроде машинки, с которой пока еще интересно играть, а как надоест, тебя зашвырнут на антресоли? Валерия с Вероникой чем-то помешали, значит, надо их устранить. Хорошо продумать и аккуратно все сделать, а угрызения совести для дураков.
…За размышлениями Шубников не заметил, как подошел к дому. На углу телефонная будка соблазнительно приоткрыла дверь. Он заглянул – трубка не оторвана и в ней раздается длинный гудок. В кармане обнаружилась куча двухкопеечных монет, не пришлось даже залезать в дыру в подкладке, и время еще не перевалило за десять вечера, контрольный срок, после которого приличные люди не звонят другим приличным.
– Клавдия Константиновна?
– Добрый вечер, Александр Васильевич.
– У вас такое красивое имя. Вы, наверное, из рода римских императоров?
Она засмеялась:
– Естественно. Da tales doses. Misce fiat pulvis
[1].
– Я так и думал. Можно сказать даже cogito ergo sum
[2].
– Рада за вас, – сказала Клавдия, и Шубников подумал, что она в этот момент улыбается.
– И я, – улыбнулся и он.
– Ну что, до завтра? Помните, мы в первую смену.
– Слушайте, а я такой трезвый, что даже забыл об этом, – вдруг спохватился Шубников, – представляете?
– Александр Васильевич… – начала Клавдия и замялась, но он понял, что она хотела сказать.
– Не волнуйтесь, Клава, я знаю, что это ничего не значит и я все еще алкаш. Я не пойду вас провожать и целоваться не полезу, и звонить больше не буду.
– Нет, звоните, пожалуйста.
– Да? Вы разрешаете?
– Звоните в любое время.
Шубников вздохнул:
– Я вам попозже скажу, что люблю вас.
– Конечно, не спешите.
– Спокойной ночи.
– Спокойной, Александр Васильевич. Завтра увидимся.
* * *
Ирина пришла на работу с тяжелой головой, в состоянии сродни похмелью. Методы работы Гортензии Андреевны несколько шокировали ее, и дело было не только в том, что во время вчерашнего разговора с Огоньковой возникали моменты, когда она всерьез опасалась за свое место. Просто нельзя вламываться к людям и запугивать их до полусмерти. Гортензия бы еще на фургоне «Хлеб» подкатила для полноты картины! И слава богу, что Огонькова от неожиданности призналась сразу, иначе старая учительница развернулась бы с такой стороны, с какой Ирина совершенно точно не хотела ее знать.
Нет, Гортензия Андреевна пусть как знает, а она будет действовать строго по закону. Все эти разговоры, что иногда «надо брать на себя ответственность», «иметь мужество», они хороши в ситуациях непосредственной угрозы жизни и в военное время, но там вступают в силу свои законы, четко регламентирующие, что можно, что нельзя. До миллиграмма высчитано количество ответственности, которое ты должен на себя взять.
Ирине было очень стыдно за вчерашнее, пусть сама она не сказала Огоньковой ни одного худого слова, но ведь разболтала Гортензии о закрытом процессе, а потом взяла ее с собой к Марине Николаевне, а должна была идти одна. Вернее сказать, вообще не должна была никуда идти, а сразу доложить обо всем Павлу Михайловичу, а дальше уже полагаться на решение своего непосредственного начальника.
Все‐все, больше никогда никакой самодеятельности! Никакой работы вне здания суда! И Гортензия Андреевна больше не услышит от нее ни звука о делах, никогда и ни при каких обстоятельствах!
Она хочет дружить с доброй старушкой, обожающей ее детей, как собственных внуков, хочет обсуждать с ней книги, фильмы и политику партии… А о том, что Гортензия Андреевна когда-то «брала на себя ответственность» и готова сделать это снова, надо поскорее забыть.
Каков же итог их вчерашних противоправных действий? Надо признать, что, по сути, разговор ничего не принес, кроме мучительного чувства стыда. У Огоньковой безупречное алиби, да и мотив выглядит жиденько. Убить Веронику, чтобы не разболтала о подмене Коли? Но тогда необходимо было и старую акушерку отправить на тот свет, поскольку именно она являлась главной носительницей тайны. Однако Марина Николаевна почему-то этого не сделала. Она профессор, здравомыслящий человек, умеет соотнести выгоду и риск. Начнем с того, что у Коли такая группа крови, какая может быть у родного ребенка Филиппа и Валерии, это было установлено еще тогда, а других надежных способов определить, является ли парень биологическим сыном Гаккелей, на сегодняшний день не существует. Цвет глаз еще можно принять во внимание, например, у кареглазых родителей может родиться голубоглазый ребенок, а наоборот – нет. Но это так, штрих к портрету.
