Роль сына главврача заключалась в том, чтобы во время операции взять кусочек опухолевой ткани, зафиксировать особым образом и немедленно мчаться в Институт цитологии, где образец хватал профессор Павлов и тут же начинал готовить свое зелье.
По четвергам парень забирал у профессора готовые порции и вез на кафедру Валерии Михайловны, где они вместе вводили препарат пациентам и брали у них пробы крови, чтобы контролировать динамику иммунного ответа. К лежачим он вечером ездил сам, и порой приходилось ночевать в вестибюле закрывшегося метро, потому что, хоть, по общему мнению, эта затея с вакцинами являлась полнейшим мракобесием, новые больные прибывали, а старые не торопились умирать. Павлов был оптимистом, делал каждому с запасом, по двадцать-тридцать доз, так что если поначалу парню надо было навестить двоих-троих, то вскоре их количество возросло до десяти и продолжало увеличиваться.
По ходу дела Валерия Михайловна объясняла ему суть своей теории, а заодно основные принципы иммунологии, и парень, мысливший себя грубым и решительным хирургом, с ужасом обнаружил, что начал кое-что понимать в этой тонкой науке, более того, что она ему невероятно нравится.
Валерия Михайловна пыталась как-то узаконить свои исследования, но ничего не вышло. Завкафедрой сквозь пальцы смотрел на то, что она пользуется лабораторией в собственных целях, но статьи с результатами исследований не визировал и в план работы кафедры не включал.
За Валерией Михайловной и профессором Павловым прочно закрепилась слава парочки мракобесов, идеи которых приличным людям просто стыдно рассматривать всерьез.
Сын главврача все еще хотел быть хирургом, но Валерий Николаевич вместо него взял другого парня, с правильными родителями. Валерия Михайловна пыталась его образумить, но безуспешно, тогда она сказала, что это не ее деверь ведет себя по-хамски, а сама судьба направляет молодого человека на научную стезю, и устроила парня в аспирантуру в Институт цитологии, где он сейчас счастлив, как всякий человек, успешно занимающийся любимым делом.
– Вот так, Саша, Валерия для нас как крестная мама, а я… Ай, – Таисия махнула пухлой рукой, – может, ты знаешь, что я могу сделать для нее? Чем помочь?
– Разве что апельсинчиков принести в больницу.
– Бедная женщина… Нет, ничего не дается в этом мире просто так, в том числе гениальность.
Шубников хмыкнул:
– Ну да, все великие люди с приветом или пили, как не в себя.
– Но не все, кто пил, – великие люди, обрати на это, Саша, пожалуйста, внимание.
Вечером Шубников поехал к Мите, где оправдались его худшие ожидания. Мужики встретили радостно, обнимали, поносили стукача Виталика и начальство, выгнавшее перспективного специалиста из-за мелкой оплошности, но он чувствовал, что позвали его не как равного, а как скомороха. Или, скорее, как уродца, на фоне которого чувствуешь себя красивым и здоровым.
Ему и наливали вроде бы как всем, но в то же время как-то по-особенному.
Шубников подозревал, что это просто первые признаки паранойи, частой гостьи в голове алкоголика, но все равно чувствовал себя неуютно, и когда Митя с пьяной злостью заговорил, что продохнуть невозможно от блатных, которым все подают на золотом блюде, а нормальные ребята вынуждены жилы рвать и кровь проливать, чтобы хоть как-то зацепиться в этой жизни, он ушел, не прощаясь.
Он был пьян легко, по-юношески, когда любишь мир и думаешь, что мир любит тебя.
Спустился темный и сладкий, как хлебный квас, осенний вечер, Шубников дышал им с наслаждением, зная, что эти короткие минуты радости скоро сменятся тяжелой тоской.
Миновав телефонную будку, он вдруг развернулся. Двушки не нашлось, но десятикопеечная монетка тоже срабатывала, и он решил, что оно того стоит. Домашний телефон Клавдии Константиновны непринужденно всплыл в памяти, и Шубников набрал его.
– Можно я приеду? – спросил, не здороваясь.
– Я – это Александр Васильевич, надо полагать?
– Да‐да. Так можно?
– Нет, нельзя.
– Просто поговорить.
– Мы говорим.
– Я из автомата. Сейчас прервется, а новой двушки нет.
– Ясно. А вы знаете, где находитесь?
– Конечно. В предбаннике смерти.
В трубке вздохнули:
– Я имею в виду, найдете ли вы дорогу домой?
Шубников соврал, что не найдет.
– Тогда до меня вы тем более не доберетесь.
– Логично. Но как говорится, зачем география, когда есть извозчики? Я могу взять такси.
– Увидимся завтра на работе.
– А вот я сейчас нажрусь в дымину, и не увидимся.
Клавдия помедлила с ответом, и Шубников решил, что она улыбается.
– Александр Васильевич, вы меня простите, но спасать вас я не буду.
– Нет?
– Нет.
Шубников сунул руку в дыру в подкладке куртки, надеясь обнаружить там завалявшуюся монету, но наткнулся только на картонный прямоугольничек и не сразу вспомнил, что это визитка Филиппа Николаевича.
– А мне вот умные люди говорили, что человек не может с некоторыми вещами справиться в одиночку, – заметил он сварливо, – просто не в состоянии, и все.
– Я буду вам помогать, Александр Васильевич, но спасти себя вы должны сами. Никто не сделает этого за вас.
Он промолчал.
– Если хотите, я приеду и провожу вас домой, – предложила медсестра.
– Ну что вы, в такое время опасно красивым девушкам одним ходить по улицам. Не волнуйтесь, я уже почти протрезвел, пока с вами разговариваю, так что доберусь нормально.
– Тогда до завтра.
– Буду сам себя спасать, раз вы не хотите.
– Искренне желаю вам успеха.
В трубке полетели короткие гудки, а Шубников сориентировался на местности и отправился домой пешком. Идти было прилично, километров пять, но зато он сэкономит пятачок на метро, проветрит голову, устанет и сразу заснет. Сплошная выгода.
Дорогой Шубников задумался о Ветрове и, наверное потому, что еще не полностью протрезвел, вдруг чуть не прослезился от благодарности. Великий человек, практически советский Шекспир и Бернард Шоу, протянул руку помощи обычному ханыге, причем не просто прочел лекцию о вреде пьянства, а дал визитку. Это реально акт гражданского мужества, все равно как если бы сам Шубников сообщил свой домашний номер самой склочной и ипохондрической бабке из очереди, чего бы он не сделал под угрозой расстрела. А брат Гаккеля – пожалуйста!
Интересная вообще семья… Валерия вот тоже сегодня показалась с неожиданной стороны. Во время суда у Шубникова создалось впечатление, что Валерия Михайловна обычная жена выдающегося мужа, образованная, хорошо воспитанная, но не особо одаренная. Шацкий, если отбросить вежливые словеса, в сухом остатке охарактеризовал свою подчиненную как исполнительную дуру, но немножко с шизинкой.
