Раиса решила, что ребенку действительно будет лучше в детском доме, чем в семье, где его возненавидят, принесла девочке воды и погладила по голове, не зная, как еще выразить сочувствие ребенку, принявшему такие страдания. Детская психика эластична, со временем плохое вытеснится, забудется, превратится в страшный сон, и у девочки есть еще шанс прожить достойную счастливую жизнь…
Утром Раиса ушла домой, отдохнула сутки и вновь заступила на смену. В воскресенье врачебного обхода не бывает, и Раиса сама внимательно осмотрела своих подопечных. Девочка безучастно лежала в кровати лицом к стенке, но с акушерской точки зрения у нее все было хорошо, а вот вчерашняя родильница категорически не понравилась Раисе Селиверстовне. Бледная, подкладная вся в крови со сгустками. Пришлось срочно готовить выскабливание, что она умела не хуже любого врача, а сестра из хирургии оказывала анестезиологическое пособие как бог, недаром всю войну провоевала в санитарном поезде.
Выполнив процедуру и отвезя Валерию в палату отходить от наркоза, Раиса поспешила в детское и там обнаружила, что ребенок Гаккель мертв.
Решение пришло почти мгновенно.
Раиса вызвала девочку на разговор, но та осталась тверда в своем намерении оставить сына государству.
Что ж, медработнику ради чужого блага иногда приходится делать не самые приятные вещи. Раиса перепеленала обоих малышей, мертвого и живого, поменяла бирочки и положила отказника в кроватку Гаккеля.
Она действовала будто в полусне, уговаривая себя, что сегодня воскресенье, все службы выходные, и у нее есть почти сутки на то, чтобы передумать и исправить ошибку.
Раиса положила перед собой обе детские карточки и задумалась, в какой из них записать смерть. Посмотрела параметры при рождении: они были почти одинаковы, рост разнился всего на сантиметр, а вес на двести грамм. Разницу в росте можно отнести на погрешность измерения, а вес у детей меняется несколько раз в сутки. И оценка по шкале Апгар у обоих восемь. Мать не должна заметить подмену: ей дали немножко посмотреть на новорожденного из рук акушерки и унесли его в детскую палату до утреннего кормления, которое Валерия пропустила из-за кровотечения.
Что же делать, соврать, чтобы всем стало хорошо, или сказать безжалостную правду? Потеря первенца – страшный удар, а вдруг Валерия больше не сможет забеременеть или так и будет рожать мертвых детей? К сожалению, такие трагические судьбы были Раисе Селиверстовне известны не понаслышке.
Женщина будет несчастна, и малыш, встретивший мир бодрым и жизнерадостным криком, тоже будет несчастен, потому что даже самый прекрасный дом малютки не заменит материнского тепла.
При этом остается шанс, что девочка передумает… Тут Раиса Селиверстовна постаралась убедить себя, что, если она передумает, для нее же будет лучше узнать, что ребенок умер.
Пока она сидела, раздумывая, можно ли вершить чужие судьбы по собственному усмотрению, к роддому подъехала целая кавалькада машин, возглавляемая черным автомобилем, таким, которые раньше акушерка видела только на фотографиях правительственных кортежей в газетах.
Далее следовал разбитый «Москвич» главврача и машина «скорой помощи».
Главврач ворвался в приемный покой как вихрь, Раиса еле успела преградить дорогу остальным, напомнив, что здесь все-таки стерильность и посторонним находиться категорически запрещено. Дальше события развивались с головокружительной скоростью. Главврач страшно наорал на акушера-гинеколога, выдернутого непосредственно со строительства нового сарая и категорически не понимающего суть претензий, потому что Валерию Гаккель он в глаза не видел и даже не подозревал об ее существовании. Но безропотно выслушал все оскорбления и согласился немедленно оформить перевод непростой пациентки в Снегиревку сантранспортом.
Родственники Валерии остались ждать на улице, а главврач, акушер и «скоровики» вошли внутрь, не оставив Раисе ни малейшего шанса незаметно поменять бирочки обратно.
«Значит, судьба», – решила она.
На всякий случай Раиса поставила время смерти ребенка через несколько часов после отъезда высокопоставленной пациентки, не потому, что хотела замести следы, а боялась, что главврач с акушером отругают ее, что не доложила о смерти новорожденного, ведь это ЧП.
На вскрытии у малыша обнаружили тяжелый порок сердца, и все списали на «малолетних шалав, которые по пьяни трахаются со всеми подряд, а потом рожают уродов», хотя Раиса иногда думала, что если бы утром начала обход с детского отделения, то опытным взглядом заметила бы, что с ребенком что-то не так, и вызвала педиатра. С таким пороком шансов ноль, но вдруг…
Поскольку малыш умер, то отпала необходимость официально оформлять отказ. Мать, похоже, довольная таким поворотом событий, быстренько похоронила тельце, а дочери сказала, что ее ребенка усыновили хорошие люди. Редкий случай, когда заведомая ложь оказывается правдой.
У нее сердце в пятки ушло, когда через несколько дней вдруг приехал тесть Валерии на своей грозной правительственной машине. Врачи тянулись перед ним так, что аж звенели, но он вел себя довольно добродушно, подшучивал над нервной девочкой, которая что-то чудит после наркоза. Главврач показал ему роддом, подписанные и пронумерованные кроватки, Раиса похлопала глазами, и тесть уехал, совершенно успокоенный.
Акушерка потом специально ходила к даче Валерии, смотрела, в какой любви растет малыш, как нянчат его бабушки, как восхищаются его внешностью, с легкостью находя в ней черты и мамы, и папы, и всех остальных родственников. Видела, как отец катает Колю на плечах, как мать обращается к нему спокойно и нежно, и убеждалась, что сделала правильный выбор.
А когда у Валерии родилась Алена, последние горькие капли чувства вины испарились с души акушерки.
Время шло, дети выросли, дача опустела, и Раиса Селиверстовна перестала вспоминать, что когда-то совершила такой поступок, то ли очень хороший, то ли очень плохой, успокоившись на мысли, что просто была слепым орудием в руках судьбы.
Но когда в ее жизни появилась Вероника, воспоминания ожили, а после того, как она рассказала, что Валерию из-за того эпизода всю жизнь считали слегка тронутой, проснулись и угрызения совести. Раиса Селиверстовна задумалась о том, что могла бы не играть в бога, а обсудить свой план с обеими матерями. Да, Валерии пришлось бы пережить страшный удар, известие о потере ребенка, но зато она знала бы правду и не терзалась всю жизнь, подозревая себя в безумии и недостатке материнских чувств.
И ведь вроде бы она всю жизнь жила по принципу, что честно – то и хорошо, но почему-то забыла в такой ответственный момент, деморализованная жалостью к обеим женщинам и малышу и очарованная удивительным стечением обстоятельств.
Бедная Раиса Селиверстовна крепилась-крепилась, да и рассказала правду Веронике, предоставив ей самой решать, что делать дальше: открыть Валерии правду или пусть все идет, как идет.
– Вот так, Ирочка! Что скажете? – Гортензия Андреевна победно вздернула подбородок.
