– Типичная Лелишна из третьего подъезда, – вздохнула Гортензия Андреевна, – героический ребенок, кумир учителей и родителей. Узнав об этом, я поняла, почему у молодой красивой артистки не было близких подруг и вышла замуж она не за ровесника, а за человека много старше себя. Слишком раннее взросление даром не дается, Веронике еще повезло, ее хоть Валерия Михайловна опекала…
– В смысле? – от неожиданности Ирина забыла правила вежливости и перебила учительницу.
– В коромысле, – не осталась та в долгу.
– Как это опекала? Они что, знали друг друга?
– Вы меня об этом спрашиваете, Ирочка?
Ирина потупилась.
– Мне представляется, что вы должны были владеть этой информацией, коль скоро председательствовали на суде, – провернула Гортензия Андреевна нож в ране.
– Я почему-то была уверена, что Вероника познакомилась с Ветровым на съемочной площадке, они же оба из кинематографической среды.
– А вот и нет. Валерия работала вместе с дедом Вероники над какими-то исследованиями и заботилась об осиротевшей девочке. Часто приглашала в гости на выходные, подкидывала модненькие вещички, в общем, проявляла женскую заботу. А в кинематографической среде она оказалась, потому что Ветров лично ее туда устроил.
– Ничего себе! – присвистнула Ирина. – В деле об этом ни слова. Филипп Николаевич прямо соловьем разливался про историю своей великой семьи, а о том, что знал Веронику с детства, почему-то забыл упомянуть, и другие родственники как-то обходили в своих показаниях этот момент.
– Понимали, что это будет выглядеть несколько предосудительно.
– Мягко говоря.
– Очень мягко, Ирочка, – Гортензия Андреевна поджала губы в многозначительной паузе.
– Тогда получается, что у Валерии Михайловны было больше причин ненавидеть Веронику, чем мы даже думали. Одно дело, когда мужа уводит чужая баба, и совсем другое – девочка, которую ты сама выпестовала.
– Ира, сейчас не об этом. Слушайте дальше.
– Так это еще не все?
– Нет, это то, что вы обязаны были знать без меня, – отрезала Гортензия Андреевна и, кинув на Ирину суровый взгляд, продолжала рассказ.
Приятельские отношения крепли, доверие росло. Веронику все еще шатало от надежд к отчаянию и ужасу, но это был уже не шторм, а легкий бриз. По крайней мере, она больше не жалела, что послушалась Валерию Михайловну и не прервала беременность в остром припадке страха смерти. Гортензия Андреевна, как опытный педагог, сделала тут небольшое лирическое отступление, видимо, с целью взвинтить до небес Ирино любопытство, и сказала, что страхи мучили Веронику потому, что она росла без матери. Согласно диалектике, любой предмет, в том числе самого себя, следует рассматривать и как целое, и как часть другого целого, большего масштаба. И это понимание, что ты не просто ты, но являешься частью человечества, как раз дает материнская любовь. Через мать мы постигаем связи с миром, а когда ее нет, то дитя вырастает хорошим человеком, но без внутреннего чувства единения с человечеством. Отсюда и страх смерти, и прочее такое.
– Ладно, давайте Маркса пока в сторону, – пробормотала пристыженная Ирина, – что по существу?
– Сейчас вы ахнете! Раиса сказала, что если Вероника так панически боится рожать, то, в принципе, можно сделать кесарево сечение, там тоже, конечно, порой возникают осложнения, но спектр их поменьше и в целом ситуация более управляемая, чем естественные роды. Опытный и умелый врач быстро извлечет ребенка, так что для него риск вообще минимальный. Существует теория, что кесарята, поскольку не проходят родовой канал, не испытывают мук рождения и вырастают наивными, беспечными и неприспособленными к жизни, но научных доказательств эта гипотеза пока не получила. Вероника сначала воодушевилась, но быстро поникла, вспомнив, что наркоз плохо отражается на мозге и история с Валерией яркий тому пример.
– А она о ней знала разве?
– Да, Валерия сама ей все рассказала, как и о том, что из-за этого долго не могла полюбить сына, все ей казалось, что он чужой. Потом, конечно, привязалась, но такого, знаете, всепоглощающего чувства, первого восторга материнства ей испытать не удалось. Вероника боялась, что и у нее так будет, и тогда Раиса Селиверстовна решилась, раскрыла ей секрет. К сожалению, Ирочка, ребенка действительно подменили.
– Да ладно!
– Печально, как говорится, но факт. Бабка долго менжевалась, но в итоге мне все же удалось вызвать ее на откровенность, – Гортензия Андреевна улыбнулась слегка самодовольно, – ведь законы жизни таковы, что ты или хранишь тайну, или не хранишь. Нельзя рассказать одному человеку и думать, что этим все закончится. И вот, ей-богу, лучше бы старушка держала язык за зубами, глядишь, Вероника осталась бы жива.
Страх очень неохотно выпускает жертву из своих объятий, и наступил день, когда Вероника больше, чем смерти, стала бояться не полюбить свое дитя. Ведь если у доброй Валерии не получилось, то у нее и подавно ничего не выйдет. А если вспомнить, что Валерия далеко не единственная, у кого после родов начались нелады с психикой, то вообще ужас. Кроме послеродовых психозов существуют еще и послеродовые депрессии, и, вообще, если есть у женщины склонность к душевной болезни, то после родов она обязательно реализуется. Видя эти метания, Раиса Селиверстовна сжалилась и доверила Веронике тайну, которую хранила без малого тридцать лет.
В роддоме при участковой больнице дежурили тогда акушерка и санитарка, а врач приходил на обход, все остальное время находясь в боевой готовности. Смены полагается ставить сутки через трое, но в период отпусков при нехватке кадров график выглядит обычно сутки через сутки.
Однажды к Раисе Селиверстовне поступила рожать девочка пятнадцати лет. Ее привела мама и с порога заявила, что они отказываются от ребенка, потому что девочка забеременела в результате изнасилования. Да, дитя жалко, но государство у нас доброе, воспитает, а они хотят забыть о произошедшем, как о страшном сне.
Раиса Селиверстовна понимала, что должны чувствовать мать и дочка, и не осуждала их за это решение. Роды прошли легко, ребенок закричал сразу, громко и весело, и у акушерки, принявшей на свои руки огромное количество младенцев, вдруг екнуло сердце оттого, что малыш пришел в мир с таким оптимизмом, не зная, как страшно был зачат и какая судьба ждет его впереди. Страшнее всех расплачивается тот, кто вообще ни в чем не виноват…
Молодая мать зажмурилась и заткнула уши. Ребенка быстро унесли в детское, а девочку положили в самую дальнюю палату, где плача младенцев почти не слышно. Больше в ту смену родов не было, и Раиса промучилась до утра, подходя то к мирно сопящему новорожденному, то к двери в палату, где лежала девочка.
Уговаривать ее передумать акушерка не имела права ни по должности, ни по совести. Мать сказала, что было не просто пьяное зачатие, а жестокое групповое изнасилование, после которого дочь долго пролежала в больнице с тяжелым ушибом мозга и переломом руки и до сих пор страдает депрессией. «Хватит того, что она таблетки от нервов не пила, потому что это вредно для плода», – отрезала мать.
