Ирина не хотела ехать на дачу, но, послушав прогноз, решила, что ранний подъем в субботу и электричка того стоят. За городом погода как-то определеннее, лучше понимаешь, тепло или холодно.
За неделю пейзаж вокруг сильно изменился. Опушка леса напоминала пестрый туркменский ковер, со всеми оттенками от зеленого до багряного, и крыльцо дома было все усыпано палой листвой, тихо и печально шуршащей под легким ветерком. Цветы, которые Ирина пожалела срезать, пожухли и увяли, и высокие стебли конского щавеля, растущие за участком на диком поле, стояли, будто ржавая арматура.
Дом за неделю выстыл, и хоть не наполнился еще тяжелым ледяным холодом, все равно надо было срочно его протопить.
Кирилл занялся печкой, Егор умчался на разведку, вдруг приехал кто-то из дачных друзей, а Ирина с Володей пошли смотреть ежиков и вообще инспектировать окрестности.
Однажды они действительно видели за баней ежа, и это произвело на Володю такое впечатление, что он постоянно проверял, не появится ли снова его колючий друг.
Когда печка разгорелась, Ирина принесла с колонки небольшое ведро воды и принялась готовить суп из привезенной с собой курицы, поглядывая, как в саду Кирилл играет с сыном.
Как все-таки хорошо на природе, и как коротки эти минуты умиротворения… Вдруг Ирина с острой жалостью подумала о Веронике Павловой, которая, наверное, тоже бывала безмятежно счастлива, несмотря на страх умереть в родах.
Если бы не ужасное стечение обстоятельств, сейчас молодая женщина сидела бы на точно такой же веранде, восхищаясь пышными красками золотой осени, и прислушивалась к новой жизни, появившейся у нее внутри.
Ирина поежилась, сообразив, что дача Валерии Михайловны, где жила Вероника перед смертью, находится в пятнадцати километрах, на следующей станции, и что они с Вероникой могли встречаться в райцентре, в универмаге, например, или на почте. «Столкнулись, может быть, возле газетного киоска, улыбнулись друг другу и разошлись, а через два месяца мне пришлось судить твою убийцу, – пробормотала Ирина, – как все-таки хорошо, что нам не дано предвидеть будущее».
Выйдя в сад проверить, не холодные ли ручки у Володи, она остановилась посмотреть в высокое небо, ясное и бледное. Хочется поверить, что душа Вероники и ее нерожденного ребенка сейчас где-то там, в горних высях, но правда в том, что молодой женщины просто больше нет.
Ирина вернулась к плитке и помешала суп. Немножко накипи выплеснулось на раскаленную докрасна спираль, зашипело и запахло пеплом. Ирина поморщилась. Она знала за собой эту дурацкую черту: во время процесса, видя перед собой не абстрактного преступника, а живого человека, она до последнего сомневалась в его виновности, а когда вина была железобетонно доказана, искала смягчающие обстоятельства. Не для того даже, чтобы вынести более мягкий приговор, она и так была очень снисходительная судья, а просто хотелось знать, что искра добра живет в каждой душе и никто, пока жив, не пропал окончательно. Зато потом, когда решение было уже вынесено, Ирина начинала думать о жертве, сочувствовать и представлять, как сложилась бы жизнь человека, если бы не была грубо и насильственно пресечена, и не слишком ли малое наказание она назначила за непрожитые годы. Обещала себе в следующий раз быть более строгой, но стоило посмотреть подсудимому в глаза, как все повторялось.
«Нет, в этот раз никакой ошибки я не совершила, – прикрикнула Ирина сама на себя, – решение правильное, а если вдруг и нет, все равно лучше оправдать виновного, чем осудить невиновного. Будем утешать себя этой жиденькой гуманистической истиной».
На свежем воздухе Ирину разморило, и когда суп сварился, она взяла побольше пледов, устроила себе на веранде гнездо в кресле-качалке и задремала, думая о том, как это здорово, когда дома, если тебе хочется спать, то ты и спишь, смело и свободно, а не украдкой, втягивая голову в плечи и каждую секунду ожидая окрика: «Лентяйка! Ишь разлеглась! А ну поднимайся!».
После замужества она долго привыкала к тому, что дома не надо непрерывно тянуться во фрунт, и не потому, что тебе снисходительно прощают твои несовершенства, а потому, что не надо, и все. Очень долго не верила, что ее можно любить просто за то, что она есть, а не за вкусную пищу, чистый дом и подтянутый внешний вид, и еще дольше не могла поверить, что выручать друг друга – это просто и естественно, как дышать. Что когда Кирилл забирает Володю из яселек и варит суп, он это делает не для того, чтобы не делать чего-то другого, искупить былые грехи или получить индульгенцию для будущих, а просто так. И рядом с ним она в конце концов научилась жить просто так, не заслуживая, не доказывая, а просто в любви и заботе.
Разбудили ее громкие голоса – это приехали Зейда с Гортензией Андреевной, несчастные страдальцы, вынужденные трудиться по субботам.
Из Витиного рюкзака раздавался красноречивый звон, а учительница привезла огромный пирог с капустой, так что, в принципе, суп можно было и не варить.
Ирина вскочила, чувствуя себя бодрой и отдохнувшей, хотя по часам выходило, что спала она всего пятнадцать минут.
– Витя, а где Яночка? – спросила она, расцеловавшись с Гортензией Андреевной, – уже хочется с нею пообщаться в неформальной обстановке.
– Та… – Зейда махнул могучей рукой, но Ирина не отставала.
Весной у Зейды начался серьезный роман с юной следовательницей Яной Подгорной, прославившейся тем, что она с риском для жизни задержала опасного преступника. Лучше начать карьеру можно, только родившись в семье министра внутренних дел, и Ирина искренне надеялась, что у Яны все сложится отлично, она не пропустит своего шанса, но была уверена, что первым делом девушка устроит личную жизнь и дальше будет действовать уже под фамилией Зейда. Только время шло, а свадьба все откладывалась по причине, больше актуальной для прошлого века, чем для нынешних дней. Выходить замуж Яне запрещали родители. В принципе, их можно было понять, ибо Витя по сути прекрасный человек, а по формальным признакам кошмар любого отца. Деревенский, без ленинградской прописки, да еще и хохол, что может быть хуже для интеллигентной семьи коренных петербужцев?
По классической схеме был поставлен ультиматум «или мы, или он», и домашняя девочка Яна заметалась между двух огней. Она любила Витю, но порвать с родителями было для нее немыслимо. Так пока и жили в состоянии холодной войны и неустойчивого равновесия. Витя пытался доказать, что он достоин руки, а Яна наводила мосты дружбы, которые злостно подрывались со стороны старшего поколения.
Вчера Зейда отправился смягчать отцовское сердце с помощью прекраснейшего самогона, чистейшего, как слеза девственницы (в рюкзаке возьмите контрольный образец).
Вручив будущему тестю этот нектар богов, Витя сказал, что его батя гений самогоноварения, а Янин папа бутылку милостиво взял, но как бы в пространство процедил известную истину, что природа, сотворив гения, отдыхает на его потомках. Решив не переводить беседу из абстрактной плоскости на личности, Зейда согласился с этим постулатом, но тут включилась Янина мама, вылила творение гения в раковину и вопросила у космоса, как ее родная дочь может встречаться с человеком, для которого распитие самогона является нормой жизни. Он бы еще шмат сала в газете принес.
