Купить в булочной маленький квадратный тортик и напроситься на чай в вылизанной кухоньке с крахмальными занавесочками, такой же маленькой и квадратной, как тортик. Обсудить давно назревшие медицинские проблемы, вроде того, есть ли от мази Вишневского в мирное время какая-нибудь польза, кроме дикой вони, посмотреть вместе программу «Время», после которой полезть целоваться, а там что получится. По физиономии скорее всего получится…
Войдя во двор, Шубников увидел стоящую возле своей парадной новенькую красную «восьмерку» и понял, что его проблемы с досугом решены.
Из машины, которая благодаря своим необычным очертаниям получила в народе имя «зубило» и воспринималась как первая ласточка новой, иной жизни, где есть конверсия и самоокупаемость, а железный занавес разрушен мирными инициативами вроде одностороннего моратория, вышел Виталик. Шубников отметил, что выглядит он ничуть не хуже своего средства передвижения, такой же чистенький и лощеный, в джинсах, замшевых кроссовках «Адидас» и ветровке цвета бордо.
Шубникову стало неловко за свой затрапезный внешний вид, и он как-то сразу вспомнил, что давно не стригся, а сегодня и не брился. Утром было ничего, не заметно, но за день щеки будто обкидало песком.
– Пригласишь? – картинно прислонившись к дверце машины, Виталик достал пачку «Мальборо», открыл и протянул ему.
Шубников покачал головой, хотя причаститься красивой жизни хотелось.
– Благодарные пациенты? – он завел руки за спину подальше от искушения.
– Что есть, то есть, не жалуюсь. Так поднимемся?
– Здесь говори, – буркнул Шубников. Нечего Виталику видеть, в каком запустении он живет.
– Как хочешь, – бывший лучший друг затянулся и выдохнул приятный сладковатый дым не совсем ему в лицо, но где-то близко. Ясно, что он приехал по делу, но впечатление создавалось такое, что Виталику просто нравится унижать его.
– Я вообще никак не хочу.
– Прекрасно! Зачем же тогда звонишь нам, да еще в такую рань? Машку мне напугал, она весь день в себя не могла прийти.
– Не твое дело, – огрызнулся Шубников, – я ей звонил, а не тебе. У нас с ней общая дочь, имею право.
– Нет, Саша, извини, но ты свой выбор сделал. Ты сам отказался от жены и от Лизы, так что теперь она моя дочь.
Шубников подумал, что настоящий мужик за такое бы врезал, но для алкашей жизнь пишет другие правила.
– Ты сам сделал свой выбор, – с нажимом повторил Виталик, – никто водку в тебя насильно не вливал.
– Не вливал, – согласился Шубников.
– Вот именно. И не начинай, пожалуйста, про свои психические травмы. Это ты тоже сам решил, погнался за карьерой.
– Да, тут ты прав. Если бы я знал, что для карьеры достаточно подставить лучшего друга, конечно, я никуда бы не поехал.
Виталик поморщился:
– Я действовал в интересах больного.
– Ну да, ну да…
– Еще раз повторяю, никто тебя насильно не поил.
– Твоя правда.
– Вот интересно, это ты мне тычешь в глаза, а что я тебе нашел работу, когда никто с тобой связываться не хотел, это память услужливо вычеркнула.
Шубников промолчал.
– Саша, – Виталик заглянул ему в глаза, – я ведь несмотря ни на что считаю тебя своим другом и буду защищать дорогих тебе людей, даже если приходится защищать их от тебя самого.
– Эффектная фраза. Долго сочинял?
– А не надо сарказма. Подумай лучше не о себе, а о ребенке. Сейчас она знает, что у нее есть папа, мама и братик, как у всех нормальных людей, а ты хочешь взломать ее счастливый детский мир одним фактом своего появления? Ты понимаешь, какой это стресс для ребенка?
Шубников снова ничего не ответил, потому что понимал это очень хорошо.
– Ты сделал свой выбор, – повторил Виталик, – и прости, что я так говорю, но поезд ушел. Теперь ты можешь быть счастлив не вместе с Машей и Лизочкой, а только за их счет.
– Прямо афоризм за афоризмом.
– Не язви.
– Ладно.
Шубников достал свою мятую пачку «Ту-134» и коробок, в котором серные бортики стерлись почти до картона, отвернулся, нашел возле самого края небольшой кусочек, по которому еще имело смысл чиркать спичкой, высек огонь и закурил.
– Ну что еще? – спросил он сварливо, видя, что Виталик не собирается уезжать.
– Ты должен обещать, что не будешь больше лезть в нашу семью.
– С какого это?
– С такого! Серьезно тебе говорю, что еще один звонок, и я вынужден буду действовать по закону. Между прочим, я консультировался с адвокатом, и он сказал, что с твоим образом жизни лишить тебя родительских прав будет совсем не трудно.
– Но и не так легко, как тебе кажется. Деньги на Лизу я высылаю регулярно…
– И так же регулярно мы тебе говорим, что не нуждаемся в твоих копейках. Они лежат нетронутые, можешь забрать в любую секунду. Саш, серьезно, зачем все эти сложности, мотать нервы Машке, ломать психику ребенку, когда все твои проблемы легко решаются с помощью стакана водки? Выпил и забыл. Все.
– Я бросаю.
– Бывших алкоголиков не бывает, – многозначительно произнес Виталик, – ты тоже учился в медицинском и знаешь это не хуже моего. Скажи, ты обязательно хочешь утянуть за собой дочь в это болото? Ты же все равно напьешься, с ней ли, без нее, так, может, пожалеешь своего ребенка, хоть один раз подумаешь не только о себе?
– Да о себе что уж мне думать. Дело конченое.
– Саша, я тебе искренне желаю добра, – Виталик хотел положить руку ему на плечо, но Шубников заметил и вовремя отступил, – ради нашей дружбы и ради тебя самого я очень хочу, чтобы ты вышел из штопора, и готов помогать всем, чем только могу. Хочешь, устрою к хорошему наркологу?
– Спасибо, у нас в поликлинике принимает. Сотрудники без очереди.
– В общем, я готов. Деньгами могу выручить, если надо. Только Лизу не мучай, пожалуйста. Ну сам подумай, каково ей будет узнать, что отец – алкоголик? Или она обрадуется, привыкнет к тебе, полюбит, будет ждать, а ты напьешься, и хорошо если не придешь, а если бухой явишься?
– Ты прав.
– Да? Ты согласен?
– Виталик, если бы я не был согласен, до давно бы уже забирал дочь на выходные. Просто иногда… А, ладно!
Шубникову не хотелось исповедоваться перед человеком, наверное, хорошим и порядочным, и занявшим его место в жизни только потому, что он сам его освободил, но все-таки занявшим. Зачем канючить, словно нищий?
– Я понимаю, что тебе тяжело, – Виталик нахмурился, как делают на похоронах малознакомых людей, изображая скорбь и сочувствие, – но Машку тоже пойми.
– Да я понял, что, если бы я сдох, всем стало бы намного проще.
