– Также хочу сказать, что на расстоянии около часа хода за нами следует полк белых. Это, считай, тысяча человек. Представьте их «радость», когда они обнаружат потерю командира. Поэтому двигаемся вперед на максимальной скорости. Скорость – это наш единственный шанс выжить. Командирам отделений следить за уставшими и вовремя их менять на бричках и телегах. А сейчас – отря-я-д, напра-аво! Бегом марш!
Кто сказал, что моряки бегать не умеют? Ага, типа только ходить и то лишь по воде. Вполне себе умеют. Особенно когда задницу вот-вот припечет. Да и не гнали их, как на спринте. Так – трусцой-шагом, трусцой-шагом. Когда показалась знакомая рощица, я остановился переговорить с Лапиным и Трофимовым:
– Ну что, как и договаривались, здесь разделимся. Встречаемся на хуторе. Смотрите, ребята, ночевать вам сегодня придется в степи, поэтому людей не поморозьте. Следите за этим. Наших убитых там же, возле хутора похороните. Мы там потом памятный знак поставим.
Комиссар кивнул, а Гришка поинтересовался:
– Командир, может, ну его? Мы и так сегодня белых пощипали, как никто и никогда. Зачем с судьбой играть? Пойдем все вместе!
Я вздохнул:
– Нет, Гриня. Сегодня как раз тот единственный день, когда они нас не будут ждать. Говорили же об этом? Чего по десять раз перемалывать? Ладно, давай, мужики! Удачи вам!
– Это вам удачи!
Крепко пожав друг другу руки, мы разъехались. А я направил своего скакуна к стоящим в стороне тачанкам и казачьему конному взводу. Те, пользуясь случаем, обихаживали лошадей. Поэтому я просто подозвал Михайловского и Ивана Журбина (взводного казаков) к себе.
– Ну что, ребята. Сегодня мы все вместе сделали очень большое дело. Но на сегодня есть еще одна не менее важная задача. Противник точно не будет ожидать еще одной засады. Они будут думать, что мы сейчас удираем со всех ног. И скорее всего, он пустит за нами погоню. Насколько я знаю, у него есть конники, которых немало. Во всяком случае, не меньше сотни. Понятно, что лошади у них будут уставшие, но двигаться они все равно будут быстрее, чем пешие. Поэтому, Ваня, с тебя разведка. Я должен точно знать, где находится противник. Сделаешь? Вот и молодец! – после чего обратился к Михайловскому: – Ну а у тебя, Вить, самое интересное. Сегодня мы покажем врагу новый тактический ход. Мобильный огневой кулак. Ты на трофеи людей найдешь?
Бывший поручик отрицательно мотнул головой:
– Никак нет. Максимум одного первого номера. И то не особо опытного. Стреляет вроде неплохо, но опыта не хватает…
Я цыкнул зубом:
– Жаль. Но хоть одного это уже хорошо. Сегодня опыта и наберется. Тогда сделаем так – один «максим» ставь на тачанку. Остальные станкачи грузи в телегу и отправляй с отрядом. И что по ручным пулеметам?
– Тоже только один может быть задействован. Я-то и держал этих людей как резерв, на случай ранения кого из основного состава. Вторых номеров хватает, но никак не первых. Нам же перед самым отъездом из Ростова еще два пулемета подкинули, вот на них почти все люди и ушли.
– Понятно. Ладно. Тогда забираешь «льюис», а второй давай мне. Вспомню молодость.
Михайловский открыл было рот, видно желая поинтересоваться моим бурным прошлым, в котором я юзал пулемет, но, быстро опомнившись, захлопнул его и убежал выполнять приказание. Вот так вот. Я знаю, что в отряде ходила масса слухов о том, кем же я был раньше. Порой самых фантастических. Но вопросы на эту тему я пресекал, а самым настойчивым пояснял про потерю памяти. Из этого был сделан странный вывод, что если своего прошлого я сам не помню, то там могло быть все что угодно. И народ совершенно не стеснял себя в фантазиях, выдвигая порой такие гипотезы, что похождения Ивана-дурака, со своим Коньком-Горбунком, это просто реальная быль.
* * *
В принципе, мы все успели. Обиходили и оружие, и скотину к тому моменту, когда появилась наша разведка с докладом. Дроздовцы, действительно, выслали погоню. Вот как раз где-то сотню всадников, которая сейчас рысит по дороге и минут через пятнадцать будет здесь. Интересно, они будут заезжать в рощу или проскочат дальше? Деревья с кустами пока голые стоят, и на первый взгляд тут никого нет. Да и на второй взгляд замаскированные тачанки не сразу бросаются в глаза.
Противник поступил по третьему варианту. Когда они подъехали ближе, от основного отряда отделился десяток, двинувший в нашу сторону. Я же ждал, когда нас обнаружат, рассчитывая, что основные силы протянутся дальше по дороге, предоставляя более удобный ракурс нашим пулеметам. И когда увидел, как у одного из десятка расширяются глаза и отрывается рот для крика, сам себе скомандовал:
– Огонь!
В этот раз получилось менее эпично, зато более зрелищно. Вражью разведку смели ручниками, а станкачи, лупя во фланг, в это время наводили разорение в основном отряде. Лошади подпрыгивали и кричали так, что даже здесь было слышно. Всадники кувыркались и падали. Атаковать нас явно никто не думал. Но конные это не пешие, поэтому человек пятнадцать, быстро развернув лошадей, сумели скрыться в степи.
Пулеметы добили ленты, и я дунул в свисток, давая приказ к началу движения. Тачанки, сбрасывая маскировку, форсировали мелкую речушку, двигаясь в противоположную сторону от сбежавших противников. Люди Журбина следовали за ними. А потом, проскакав по степи километров пять, убедившись, что за нами никто не следит, по большой дуге снова стали возвращаться к дороге. Пора было приступать к третьей части марлезонского балета.
В этот раз разведка двигалась в пределах прямой видимости, и когда я увидел, что всадники остановились и спрыгнули с лошадей, пришпорил своего конька, подъезжая ближе. В округе никаких холмов не было и нас пока не заметили только потому, что сильно склонившееся к горизонту солнце светило нам в спину. А до длинной пешей колонны, голова и хвост которой уходили вдаль, было километра полтора. Повернувшись к подъехавшему Михайловскому и передавая ему бинокль, спросил:
– Достанешь отсюда?
Он посмотрел, что-то прикинул и ответил:
– Далековато. Саженей на двести пятьдесят поближе надо подъехать
[9].
– Ближе как-то стремно. В смысле – страшно. Их там до хрена. Дадут пару залпов – и от нас ничего не останется.
Виктор возразил:
– Слишком далеко для прицельного выстрела. Им солнце в глаза. Да и для залповой стрельбы надо изготовиться. Понять, где противник. Выставить прицел. А мы сейчас рывком выдвинемся. До них не сразу дойдет, что происходит. – Потом, глянув на меня, скорректировался: – Ладно. Пусть не двести пятьдесят. Для действительной стрельбы надо хотя бы шагов на шестьсот вперед проскочить. И сразу с разворота шарахнуть! Давай, командир! Решайся. Чую – будет нам удача!
Удивленно посмотрев на обычно спокойного, но сейчас только что не подпрыгивающего взводного, я, криво ухмыльнувшись (подумав при этом, как ловко он оперирует саженями, шагами и прочими аршинами), махнул рукой:
