Юноша умолк. Ему хотелось взять Ану-син за руки, осушить поцелуями слёзы на её глазах, но что-то удержало его от этого. Свет луны, падавший на лицо девушки, казался зловещим, а сама она — чужой, далёкой и холодной, как эта властвующая на небе луна.
— Каданор, я хочу знать, что говорят обо мне в колонии, — неожиданно потребовала Ану-син и пристально вгляделась в его лицо.
— Для чего тебе это нужно? — Критянин не выдержал её взгляда, отвёл глаза в сторону.
— Скажи же мне, Каданор, — настойчиво повторила Ану-син.
— Многие думают, будто ты демон в обличии обольстительной девушки, другие уверены, что тебя подослали следить за нами местные власти. А все вместе они в один голос твердят, что твоё присутствие среди критян навлечёт на нас беду. Ведь никто не знает, кто ты и откуда, — нехотя ответил юноша.
Разумеется, он не мог сказать ей о том, что первой против «чужеземки» выступила его мать, Эрифа, которую горячо поддержал жрец Синит. Не мог он также рассказать о том, что некоторые его соплеменники предложили принести Ану-син в жертву, как делали на своём острове их далёкие предки. При этом было даже названо имя Минотавра — чудовища с телом человека и головой быка, который требовал человеческих жертв в обмен на благополучие критян.
Выслушав ответ Каданора, Ану-син кивнула головой, как бы говоря: «Я так и знала». Затем, поймав-таки его взгляд, она спросила:
— А ты… что ты думаешь обо мне?
И посмотрела на юношу так, будто от его ответа зависело её будущее.
— Ты же знаешь, Ану-син, я люблю тебя без всяких условностей, люблю такой, какая ты есть, — тихим голосом ответил критянин.
Однако Ану-син показалось, будто эти слова он произнёс без прежнего, всегда заставлявшего её трепетать, жара.
— Я пришла проститься с тобой, — неожиданно для Каданора заявила девушка с решительным видом, хотя сердце её разрывалось от боли предстоящей разлуки с любимым.
— Но… — попытался возразить изумлённый Каданор.
— Ведь нам не под силу противостоять этому, правда? — перебила его Ану-син. — Видят боги, я надеялась только на чудо… Увы, оно не свершилось. Значит, я должна уйти.
Каданор возразил, что всё в их руках, как они захотят, так и будет; они могут убежать вместе, достать лодку и отправиться в Урук или даже в далёкую Басру, а оттуда — к морю…
Ану-син ответила ему с грустной улыбкой:
— Зачем тебе бежать из своего дома, от родных? Зачем искушать Судьбу в неведомых краях? Ты критянин, я дочь Аккада. Мы не можем быть вместе — нам уже было суждено это понять. Аккад — моя страна, ты же будешь одинок и несчастен без своих соотечественников. Пройдёт время, и ты возьмёшь себе в жёны девушку одной с тобой крови, а не дитя другого народа. Так будет лучше!
— Что ты такое говоришь? — вскричал поражённый её речами Каданор.
— Только так будет хорошо, только так! — в исступлении продолжала повторять Ану-син.
— Для кого так будет хорошо? Для кого — лучше?! — возмутился критянин и, положив руки девушке на плечи, заглянул ей в глаза.
— Для нас, — уже спокойнее ответила Ану-син. — Для тебя и для меня…
И, точно вдруг обессилев, она низко склонила голову. Густые длинные пряди упали ей на лицо и скрыли от юноши горячечный блеск её глаз.
— Значит, ты так решила, — с явной досадой и горечью произнёс Каданор. — Разве ты больше не любишь меня? Разве не хочешь быть со мной?
— Вот из-за того, что люблю, и не хочу, — тихо, с затаённым отчаянием ответила Ану-син.
Каданор кончиками пальцев коснулся её подбородка и поднял ей голову, жадно ловя её взгляд.
— И ты не останешься со мной? — допытывался он, втайне надеясь, что она передумает.
— Нет, не останусь, — твёрдо произнесла Ану-син. Чуть помедлив, она с горечью прибавила: — Ибо всем тем, кого я люблю, моя любовь приносит несчастье.
— А мои чувства к тебе?! — воскликнул Каданор. — Разве они ничего не значат?
— О, не говори так… Не делай мне больно… Я плачу, видишь, я плачу! — Ану-син подняла на него глаза, полные слёз, и, осушая их поцелуями, Каданор ощущал на губах вкус мёда. — Знай: одного тебя я буду любить и помнить всю жизнь! Помни и ты меня. А теперь позволь мне уйти, пока моё сердце не дрогнуло…
Всё закружилось и поплыло перед глазами у Каданора, который не успел прийти в себя после того, как вдруг понял, что остался один, что его любимая исчезла — на этот раз навсегда.
— Ану-син! — позвал он. Она не ответила.
— Ану-син! Ану-син! — Каданор всё ещё не хотел верить в то, что потерял её.
Никогда прежде тишина не казалась ему такой зловещей, свет луны таким обманчивым, а плеск речных волн у берега таким насмешливым, как этой горькой ночью.
Глава 12. Встреча в степи
Холодный осенний ветер — неизменный спутник месяца арахсамну* — свистел на равнине, гнал к горизонту круглые кусты перекати-поля. Изредка начинал моросить дождь, но ветер разгонял тучи, и они, словно тени, низко проносились над землёй.
Ану-син шла, склонив голову. Временами порывистый ветер, дувший ей в лицо, затруднял дыхание, и тогда она, выбившись из сил, ненадолго останавливалась. Ану-син настолько устала, что, стоило ей закрыть глаза, как воля оставляла её, а голова шла кругом. Силы девушки были на исходе. И всё же она продолжала упрямо идти вперёд, хотя и не знала, куда на этот раз приведёт её Судьба, какой путь укажут ей боги.
Надвигался вечер; откуда-то издалека донёсся печальный крик одинокого ворона. Неожиданно Ану-син услышала равномерный глухой стук, напоминавший удары дятла по стволу дерева. Девушка вгляделась в сумерки, которые всё больше сгущались, и увидела идущего ей навстречу человека с палкой в руке.
Ану-син остановилась, не веря своим глазам, не доверяя своим ушам: ведь она была уверена, что в этой забытой богами и людьми степи, кроме неё, нет ни одной живой души. Обрадованная встречей с человеком, девушка устремилась к нему с радостно бьющимся сердцем. А странник, очевидно, так же, как и она, уже терял последние силы: он брёл, едва передвигая ногами, и звенел колокольчиком, привязанным к палке. Подойдя к нему почти вплотную, Ану-син остановилась, изумлённая. Оказалось, это был не странник, а странница — пожилая женщина с лицом, сморщенным, как кожура печёного яблока, покрытым гноящимися язвами и струпьями. Носа не было — вместо него на лице зиял провал; не было ни бровей, ни ресниц.
Какое-то время странницы молча изучающе смотрели друг на друга.
— Что ж, — первой заговорила незнакомка, — я вижу, ты не причинишь мне зла. Ты не похожа на тех, кто бросал в меня камни и гнал прочь, как шелудивую собаку. Ещё я знаю, что ты идёшь издалека…
Ану-син посмотрела на её ноги — они были в ссадинах и крови.
