Табия не дал ему договорить:
— Никто не знает, сколько раз Баб-или погибал и сколько раз возрождался заново! Пройдёт время — и город Мардука восстанет из руин, как бывало прежде, и на престоле воссядет новый царь! Всё вернётся на круги своя! И справедливость будет восстановлена: к тому, кто был богат, вернутся прежние богатства и успех.
— Пусть так, — согласился Саридум, всем сердцем веривший в счастливую звезду Баб-или. — Но сколько потребуется времени — десять лет, пятьдесят — для того, чтобы такие, как мы, снова стали теми, какими были прежде?
— Такие, как мы — изворотливые, опытные в любых сделках — угодны любой власти. К тому же ассирийцы не слишком сведущи в торговле. Если мы пойдём к ним в услужение, то сможем стать даже богаче, чем были в пору расцвета Баб-или, — не растерялся предприимчивый Табия.
Саридум решил не высказываться на этот счёт: ему претила сама мысль о том, чтобы доживать свой век, прислуживая врагу. Зато его всерьёз беспокоила судьба Деркето — он не собирался отдавать её этому пауку Табии.
— Эта девушка не похожа на рабыню, разве ты не видишь? У тебя нет права продавать её или — как-то иначе, по своему усмотрению — распоряжаться её жизнью. Никто из нас не может быть её господином.
— Не рабыня, — протянул Табия, кривляясь. И уже кипя от злобы, звенящим голосом проговорил: — А кто знает наверняка: свободнорождённая она или рабыня? Хотя лично мне кажется, что она — рабыня. Иначе стала бы она носить клеймо? То клеймо — ведь ты тоже заметил его — имеет какой-то смысл, правда?
— Если её клеймо что-то и означает, мне об этом ничего не известно, — сдержанно ответил Саридум.
— Эй, послушайте! — Спор тамкаров был прерван одним из их попутчиков. — Эта девушка, кем бы она ни была, нуждается в помощи! И чем скорее мы поможем ей, тем больше будет надежды её спасти!
Саридум тут же кинулся к Деркето, которую бережно поддерживал взволнованный тамкар: голова девушки запрокинулась, глаза закрылись, а с губ сорвался полный боли стон.
— Нам с этим не справиться, — сказал тамкар. И глядя на Саридума так, словно искал у него поддержки, пролепетал: — Кажется, она… рожает.
Конечно, это же должно было случиться! Разве я не знал? Но, боги, отчего так скоро?! — говорил себе Саридум, рассеянно озираясь по сторонам.
— Здесь поблизости должно быть какое-то селение, — наконец заявил он. — Мы отвезём её туда: в каждом селении есть повитуха. Ты, Дальганунна, и ты, Убламма, соорудите поскорее носилки, а я проверю по своей карте, в какой стороне находится ближайшее селение.
— За тем холмом, вниз по течению реки, — неожиданно подсказал стоявший в стороне угрюмый Табия.
Поигрывая золотой цепью с кольцом-печатью, висевшей у него на груди, он хмуро поглядывал то на корчившуюся в преддверии схваток Деркето, на мокрое пятно, растекавшееся под ней, то на суетившихся вокруг неё тамкаров.
— Что ты сказал? — не сразу понял его Саридум.
— Селение Поющие Колосья, где живёт мой давний знакомый, находится за тем холмом, — не скрывая своего раздражения, пояснил Табия.
И, махнув рукой, недовольный тем, как неудачно для него всё сложилось, тяжёлой поступью зашагал к поджидавшим его караванщикам.
Глава 3. Рождение
Погружённое в ночную тишину алу — небольшое селение, жители которого занимались разведением овец и коз, — казалось вымершим. Ветерок шептался с камышом, шуршал сухим тростником, покрывавшим глинобитные хижины, и — ни лая собак, ни человеческих голосов. Только дворик сиротливой лачуги, стоявшей на речном берегу, был озарён пламенем костра, у которого сидела на корточках маленькая женщина.
Глядя на пляшущие языки пламени, блики которого отражались в её глазах, она переламывала сухие ветви тамариска, царапая ими ладони. Сучья, брошенные в огонь, тут же сгорали, громко потрескивая, — в тёмное небо взметались снопы искр.
Внезапно ночную тишину разорвал полный отчаяния и боли крик.
Маленькая женщина вскочила на ноги, вытащила из костра пылающую головню и бросилась к хижине. Зловещая темень ударила ей в лицо, но пламя от головни отбросило навалившийся на неё мрак и осветило разметавшуюся на циновке роженицу. Извиваясь всем телом, она стонала и обхватывала руками круглый выпуклый живот; её огромные, в пол-лица, чёрные глаза были полны слёз.
Замерев на месте, Баштум долго с состраданием смотрела на неё; затем встрепенулась, развела костёр в очаге — и пламя, весело играя, наполнило хижину тёплым светом.
— Добрая женщина, я не знаю, кто ты и как тебя зовут, но я уповаю на милость твою, как уповаю на снисхождение богов, — переведя дыхание, обратилась роженица к хозяйке лачуги и облизнула кончиком языка сухие бескровные губы.
Баштум глубоко и горестно вздохнула, но не произнесла ни слова. Она-то жалела эту красивую, неожиданно ворвавшуюся в её жизнь незнакомку, а вот боги… Похоже, они были не так милосердны…
— Об одном молю тебя, — тяжело дыша, продолжала юная женщина, — каким бы ни было наше будущее, сохрани тайну рождения ребёнка… Если же мне суждено сойти в подземное царство Эрешкигаль, возьми моё дитя и взрасти как своё собственное. Поклянись здесь, сейчас, поклянись именем Мардука, что не отречёшься от этого ребёнка!
Изумлённая словами незнакомки, Баштум медленно выпрямилась.
— Мне непонятны твои речи. Разве может быть тайным рождение человека? — Она смотрела прямо в огромные чёрные глаза. — Кто ты такая и откуда пришла? Отчего не осталась со своей семьёй там, где жила прежде? Отчего нет с тобой человека, заронившего в твоё лоно семя новой жизни?
— О добрая женщина, не вынуждай меня рассказывать о том, что я, однажды дав обет молчания, навеки упрятала в глубине своего сердца! Молю тебя: не говори об этом, не спрашивай меня — пощади! Я не могу нарушить клятву… — Слабый голос незнакомки, которую привёзшие в дом Баштум тамкары называли по имени Деркето, дрогнул.
Её миловидное детское личико исказилось от боли, словно её причинили слова, а не родовые схватки, в которых она корчилась. Сцепив зубы, чтобы сдержать крик, бедняжка снова заметалась на постели.
Баштум вышла во двор и закружила по нему в поисках котла. Костёр догорал; сучья слабо потрескивали; головни тлели, наполняя воздух едким запахом гари.
Наполнив котёл речной водой, Баштум бережно, чтоб не расплескать, понесла его в хижину. Она думала о скором рождении ребёнка и торопилась нагреть воду для его первого омовения.
Баштум была потомственной повитухой и умела исцелять женщин от всяческих недугов с помощью снадобий: таких врачевателей называли асу. Но были и другие целители, наделённые способностями колдунов и чародеев, — ашипу, их ремеслом была заклинательная магия, ашипуту. Когда-то услугами Баштум пользовались не только жительницы алу Поющие Колосья, но и близлежащих селений. Однако после того, как она родила мёртвую девочку, дорогу к её хижине сразу забыли: повитуха, не сумевшая помочь самой себе, навсегда потеряла доверие женщин и их мужей. Но у тамкаров, даже если им и успели поведать об этом, не было выбора: на поиски другой повитухи ушло бы драгоценное время, а они очень торопились. Доверив роженицу заботам Баштум, купцы во главе с Саридумом, продолжили свой путь…
