Молчаливая и с виду надменная, Ану-син равнодушно наблюдала за тем, как постепенно уменьшалось число желающих овладеть нею этой ночью. Торг достиг накала.
Залилум от удовольствия потирал руки и широко улыбался, прищурив глаза. Он уже не сомневался, что на этот раз ему наконец удастся выдать замуж свою дочь — уродливую хромоножку. То, что Ану-син в этот день появилась среди невест, Залилум посчитал настоящей удачей для себя. Огромные деньги, вырученные от продажи строптивой, но на редкость красивой рабыни, станут приданым, которое он даст за Син-нури. О да, перед таким приданым не устоит ни один жених!..
Баштум следила за торгом, замерев в напряжённом молчании, и лишь разомкнутые, чуть вздрагивающие губы выдавали её волнение. В какой-то миг слабость вдруг одолела её, и она с трудом сдержалась, чтобы не упасть и не зарыдать во весь голос. Отчего-то вспомнились слова, которые она когда-то в детстве слышала от своей матери: «Старая корова своего телёнка сильнее любит». Но разве Ану-син её дочь? Говорят ведь люди, что чужой ребёнок не станет родным, хоть сто нитей золотого ожерелья ему на шею надеть… Нет, неправда! Ану-син — её дитя, её душа, её жизнь. А потом в памяти Баштум возник далёкий, но не стёртый прошедшими годами облик Деркето, и как наяву зазвенели её последние слова: «Прости, я не могу сказать, кто отец малютки… ведь я поклялась… Береги её и…» О если б знать правду, какую не раскрыла Деркето, если б знать, чьё имя она скрыла, какую тайну унесла навечно с собой!..
Маленькая женщина горестно вздохнула и подняла голову. И неожиданно чьи-то глаза — тёмные, глубоко посаженные глаза под белыми косматыми бровями — приковали к себе её взгляд. Баштум не сводила с них взора, пока старик сам не отвернулся от неё.
«О чём думал Техиб, когда смотрел на меня? Быть может, как и я, вспоминал слова Деркето? Или…» — промелькнуло в голове у Баштум, но раздумывать над этим вопросом она не стала.
Смутный гул изумления пронёсся по всему Большому дому, когда одним из женихов-покупателей была назначена за Ану-син баснословная сумма.
А потом чей-то громкий решительный голос возвестил:
— Я называю эту женщину своей женой!
Глава 21. Кровавая свадьба
На время в Большом доме повисла напряжённая тишина. А затем люди, окружавшие самого богатого в алу Поющие Колосья человека, вдруг расступились перед ним:
— О, почтенный Залилум… — проговорили они в один голос и склонили головы в знак своего уважения к его высокому положению.
Залилум не сразу понял, что произошло. Чрезвычайно довольный тем, как проходит торг за Ану-син, он на какое-то время отвлёкся от него, чтобы разделить свою радость с Зер-укином, и не заметил, как среди самых настойчивых женихов появилось новое лицо.
Облачённый в широкий плащ с кистями, касавшимися земли, молодой мужчина ворвался в толпу женихов, точно ураганный ветер. Выкрикнув свою цену, которая многих повергла в изумление, он впился в лицо Ану-син горящим взором; ноздри его крупного носа раздувались как у почуявшего добычу льва.
Теперь Залилум увидел его и, будто пробудившись от сна, расправил плечи и резким голосом выкрикнул:
— Киссар!
В его голосе звучали удивление и негодование — и в этом не было ничего странного: новоявленный жених был не кем иным, как сыном самого Залилума.
— Видно, боги совсем лишили тебя рассудка, коль ты осмелился ради этой девки посягнуть на деньги своего отца! — Возмущению Залилума не было предела.
Но глашатай уже пересчитывал серебро, которое высыпал из кожаного мешочка сын Залилума. Торопясь в присутствии свидетелей объявить Ану-син своей законной женой, пока гнев отца не разрушил его планы, Киссар закрыл девушку покрывалом и громко повторил:
— Это моя жена!
И тут же послышался гром рукоплесканий и бурных приветствий. Такого необычного брачного торга в общине не помнили даже старожилы. Мужчины, втайне завидуя Киссару, подходили к нему с поздравлениями, пожимали ему руки, похлопывали по плечам и спине. Женщины громко и горячо обсуждали столь счастливое, по их мнению, для Баштум и её дочери событие.
Киссар, увидев, как отец, багровый от гнева, с налитыми кровью глазами, пробирается к нему сквозь толпу, взял Ану-син за плечо:
— Пойдём.
— Куда? — вскрикнула девушка, чувствуя, как задрожали у неё колени.
— У меня всё готово… за оградой Большого дома нас ждут оседланные кони, — торопил её Киссар. — Одного слова моего отца достаточно, чтобы погубить нас обоих, и он сделает это, если мы не убежим отсюда…
— Но нас могут не отпустить ваши слуги, — проговорила Ану-син тревожно. — Когда я шла к димту, то видела, что они столпились за оградой…
— Я сумею заставить их отпустить нас, — нетерпеливо перебил её Киссар, — пока они не получили приказ от моего отца.
— А моя бедная мать?
— Не беспокойся о ней! Никто не причинит ей зла! Ведь она ничего не знала… она не в ответе ни за тебя, ни за то, что ты стала моей женой!
После этих слов Киссар схватил Ану-син за руку и потащил за собой к выходу из Большого дома. Едва они начали подниматься по ступеням, как перед ними словно из-под земли вырос целый отряд вооружённых людей.
— Далеко ли ты собрался? — прозвучал язвительный голос Табии, и в следующее мгновение ростовщик вышел вперёд под прикрытием сопровождавших его слуг.
Он стоял на ступеньку выше Киссара, который обнимал за талию закутанную в покрывало Ану-син, и смотрел на него сверху вниз со злорадным торжеством.
— Твой отец забыл, что я не очень люблю ждать обещанного и обычно нахожу средство поторопить должников весьма неприятным образом. Однако к нему я был чрезвычайно снисходителен, позволив продлить срок уплаты давних долгов. Но, видят боги, всякому терпению приходит конец! К тому же, я не намерен прощать обман и готов вернуть то, что должно мне принадлежать по закону, силой оружия.
Киссар, видя, что дело принимает дурной оборот, вспыхнул:
— Мне неведомо, что тебе обещал и в чём тебя обманул, как ты утверждаешь, мой почтенный отец! Он здесь — поговори с ним сам. Но прежде вели своим людям дать мне пройти вместе с моей женой!
— Твоей женой? — притворно изумился Табия, переведя взгляд на девушку под покрывалом.
— Так и есть! — вызывающе, звонким голосом ответил Киссар. — Эта женщина — моя жена перед богами и перед законом. Я назвал её своей в присутствии сотни свидетелей!
И тут толпа, собравшаяся во внутреннем дворе Большого дома, пришла в движение. Люди, возмущённые враждебностью чужака, загалдели, оглушили его криком. Ничего невозможно было разобрать в общем шуме толпы.
— Молчать! — крикнул Табия, потеряв самообладание. — Пускай кто-нибудь один говорит.
Тогда из толпы протиснулся вперёд высокий старик с длинными серебристыми волосами и бородой, в длинной, до пят, рубашке, в колпаке с навершием в виде башенки.
