Так прошло несколько томительных мгновений. И вдруг, испустив короткий и хриплый рёв, лев ринулся на Туруля…
Мелькнула в воздухе мощная масса и рухнула, наваливаясь на человека. Всё же Туруль успел ударить льва в живот — хищник покатился, обливаясь кровью, по земле. Держась рукой за раненый бок, Туруль на четвереньках отполз в сторону, но его псов снова атаковали гиены. Послышался визг, рычание, вой, скулёж собак. Разглядеть что-либо в образовавшихся клубках собак и гиен было трудно. Кровь лилась ручьями. Гиены вырывали одна у другой окровавленные куски и бешеными прыжками метались по кочкам, словно искали укромное место, где бы сожрать добычу.
Другие же то подскакивали к стоявшему на коленях Турулю, то опасливо пятились, щёлкая зубами, пока наконец гиена с обрывками ремешка на шее не вонзила зубы в затылок человека. Обуянный несказанным ужасом вперемешку с дикой болью, Туруль изрыгнул целый поток площадной брани. Гиены кусали его плечи, отрывали от его тела лоскуты и рычали так же, как он. Спустя какое-то время всё было кончено.
Несколько гиен удалились с места побоища, которое превратилось для них в пир. Иные улеглись и, задирая вверх окровавленные морды, поводили боками и отчаянно зевали.
С уст Ану-син слетало теперь лишь тихое хрипение. Трясина засосала её ещё глубже; было трудно дышать — как будто кто-то навалил на грудь кучу кирпича.
Пятнистая гиена с отвисшим животом подняла морду к небу и издала протяжный звук — точно звала кого-то, как недавно льва. Луна скрылась за тучами; подул ветерок; снова зашелестел камыш.
И вдруг послышался плеск воды. Дикая радость вспыхнула в груди Ану-син, когда при слабом свете вновь выглянувшей из-за тучи луны она разглядела стоявшего в челноке человека. Мерно работая веслом, человек направлял челнок к болотцу с зелёной грязью. Затем, выйдя из челнока, незнакомец приволок её через камыши и кочки и снова залез в него. Упираясь ногами в днище челнока, человек изо всех сил потянул девочку за руки. Трясина глухо заурчала, как зверь, — она неохотно отдавала свою добычу.
Была глубокая ночь, когда человек втащил Ану-син в челнок. Девочка лежала неподвижно, вся залепленная грязью. Дважды она открывала глаза, хотя ни единый звук не сорвался с её губ. Болотные огни прыгали с кочки на кочку. Они колыхались, как пламя лампад, плавали над болотом, а пятнистая гиена с раздутым животом тихо скулила, заглядывая в челнок.
Глава 14. Посвящение
Ану-син раскрыла глаза, удивлённо осмотрела незнакомую обстановку. Она лежала в тёмном закутке на полу; стены хижины были из тростника, а крышей служили пальмовые листья. Воздух был спёртым, недвижимым, в нём чувствовался запах тины. За циновкой, висевшей на верёвке и разделявшей хижину, приглушённо разговаривали. Ану-син напрягла слух, но так и не смогла разобрать ни слова.
Но вот циновка качнулась, и девочка увидела высокого человека, лицо которого было сплошь покрыто волосами: густая курчавая борода, посеребрённая сединой, скрывала щёки и доходила до самых глаз. Зато глаза у него были молодые и ясные, как чистое озеро, полные лазурного огня.
— Узнаёшь меня? — спросил он, внимательно глядя на Ану-син.
Девочка кивнула.
— Спасибо, что спас мне жизнь, — поблагодарила она, и радостные слёзы подступили к горлу.
— Если бы не Киран, я не смог бы тебя найти и вытащить из трясины, — отозвался человек и, зайдя за циновку, присел рядом с Ану-син. — Но теперь всё в порядке: ведь ты во владениях маршекасу — болотного народа и потомков первых людей, которые выжили после Великого потопа. Не удивляйся, когда увидишь их — они не похожи на тех, к кому ты привыкла. Но это вовсе не означает, что они злые или дикие. Просто они — другие…
— Ей нужно поесть, Латрак, — послышался из-за циновки певучий голос, а в следующее мгновение взору Ану-син предстал удивительный коротышка.
Человечек оказался нагим, единственным предметом одежды на нём была набедренная повязка. Верхняя часть его туловища была раскрашена красно-коричневой глиной с зелёными полосами; глаза обведены устрашающими чёрными кругами. По плоскому крепкому животу расходился замысловатый узор шрамов. В оттянутых мочках ушей висели грозди тяжёлых колец, которые звенели при каждом шаге. Голова была выбрита, только на макушке торчал пучок из чёрных жёстких волос. Если бы не предупреждение голубоглазого спасителя, Ану-син, пожалуй, испугалась бы человечка, а не только удивилась его странной внешности.
— Я Шимегу, — сказал коротышка и приложил ладонь к груди.
— Я — Ану-син, — в тон ему — с почтением — ответила девочка.
— А меня зовут Латрак, — в свою очередь сказал светлоглазый человек.
— Он, ты и я — все мы дети божественной госпожи Намму*, живящей землю, Той, которая всегда была, есть и будет! — Шимегу взглянул на Ану-син суровыми глазами, после чего заключил её в свои объятия. Однако, вопреки его взгляду, объятие было весьма дружеским, почти отеческим.
— И Киран? — спросила девочка, вспомнив, кому она, по словам Латрака, обязана жизнью.
— Киран — это гиена, чей вой привёл меня к тебе, — в ответ на её вопрос улыбнулся Латрак. — Хотя что-то говорит мне, что вы успели подружиться ещё до того несчастного случая на болоте. Расскажешь, где и как ты повстречалась с нашей Киран?
Ану-син чувствовала, что эти люди не желают ей зла и что им можно довериться. Она поведала о своих злоключениях, про замученного до смерти отца, кабальную сделку, про Авасу и Залилума. Когда она рассказывала о Доме табличек, о том наказании, какое придумала для неё Аваса, в хижине, казалось, даже воздух замер.
— Ты дала свободу Киран, — сказал, выслушав девочку, Шимегу и в знак почтения склонил перед ней голову, — и за это будь благословенна. Отныне её тень всегда будет с тобой: куда бы ты ни двинулась, она последует за тобой. Когда бы ты ни отправилась в путь, — она пойдёт рядом, а если тебе будет грозить опасность, она прикроет тебя, словно щитом.
— Гиена и я станем неразлучны? — удивилась Ану-син, живо представив, как за ней по пятам всюду следует это непредсказуемое животное.
Шимегу покачал головой, и это его движение сопроводилось звоном ушных колец:
— Не сама Киран — только её тень. Никто не сможет видеть её рядом с тобой.
— Киран не может жить с людьми, — вступил в разговор Латрак. — К тому же она — королева стаи* и скоро станет матерью.
Ану-син не понимала, как тень может отделяться от гиены и сопровождать человека, но спрашивать об этом не стала. Если случаются на свете чудеса, подумала она, то это наверняка одно из них.
— А теперь поешь, — почти повелительным тоном произнёс Шимегу, и в следующее мгновение в руках у девочки оказался фиговый лист, на котором ещё дымилось кушанье из какой-то болотной птицы.
После того, как Ану-син утолила голод, Шимегу жестом позвал её следовать за ним.
Поселение болотного народа представляло собой несколько десятков сооружённых из связанного в пучки тростника хижин вроде той, из которой вышла Ану-син. На эти вязанки устанавливался дугообразный остов строения, который, в свою очередь, перетягивался циновками, сплетёнными из того же тростника. Домики не имели окон — только отверстия на самом верху. Перед многими горели костры, у которых возились женщины. Маленькие дети ходили совсем голыми, а те, что постарше, носили набедренные повязки. Женщины прикрывали бёдра кусками полотна с разноцветными нашивками, а грудь украшали бусами из множества нитей: костяных, глиняных, ракушечных и даже стеклянных.
