Почти вся жаркая летняя пора прошла для Ану-син в учении. «Отец школы» вбивал в память учеников слова, как гвозди. Бог, богиня, город, день, рыба, овца, праздник… Но, как он любил повторять, куча кирпичей ещё не дом. И учил складывать слова, соединять их в фразы, связывать их в речь. Вскоре таблички учеников стали напоминать небо, усеянное звёздами. А учитель как будто всё ещё был недоволен.
— Вы черепахи, а не писцы! — покрикивал он. — Сколько успеваете написать за полдня? Одну табличку! А нужно — пять. Тот, чья рука отстаёт от уст, не писец! Нельзя того, кто вам платит, заставлять повторять два раза одно и то же! Писец должен быть внимательным — ни одного слова нельзя пропустить, ни одной ошибки нельзя допустить в важном письме вашего господина!..
Сидя на скамейке среди мальчиков, Ану-син внимательно ловила каждое слово «отца школы», быстрее других записывала под диктовку его речи. «Старший брат», проходя мимо и заглядывая в её табличку, одобрительно хмыкал, а учитель заметно выделял «сына Залилума» из десятка своих учеников. Он радовался каждому неожиданному вопросу «Убарсина», каждому проблеску самобытной мысли в его голове.
— Ты учись, — приговаривал «отец школы», ероша отросшие, непокорные вихры Ану-син. — У тебя светлая голова. Если б ты был ассирийцем, я предсказал бы тебе головокружительный взлёт на самый верх, к чину придворного писца, а так… Может, станешь служить у какого-нибудь местного вельможи или тамкара. Но всё равно учись! Знание само по себе награда. Ведь тебе интересно?
Ану-син молча кивала.
Но вот терпение Авасы истощилось, и в один из дней, не предвещавших никаких неожиданностей, она наотрез отказалась исполнить очередной каприз сына. Ану-син осталась работать в доме, и весь день ей было не по себе от одной только мысли, что будет с ней и Убарсином, когда их обман раскроется. Словно тень прислуживала она Авасе, украдкой заглядывала в её круглые глаза — не знает ли она уже правды? А если знает, то почему молчит? Почему? От её молчания становилось ещё страшнее.
Вечером Ану-син подошла к своей каморке и удивилась, увидев Убарсина, который сидел на пороге.
— Не могу я домой идти, — пожаловался ей мальчик. — Страшно мне. Может, мать уже узнала обо всём и отцу рассказала…
— Что же ты, здесь ночевать будешь? А завтра? Не пойдёшь домой — только хуже будет…
Ану-син успокаивала мальчика. Но как тут утешать, когда у неё самой сердце сжимается от страха? Ох, как накажет её Аваса! Не простит ей сговора с сыном, не простит обмана…
— Не пойду я, — упрямо повторил Убарсин и мотнул кудрявой головой. — Может… может, я убегу…
— Убежишь? Далеко ли? — засомневалась Ану-син. — Ты сын Залилума, забыл? Тебя везде найдут. Как-нибудь стерпишь наказание. А, может, всё обойдётся…
В глубине душе Ану-син боялась и ненавидела это слово: «обойдётся». «Как-нибудь обойдётся», — говорила мать, уповая на милость богов, надеясь обрести их защиту и покровительство. И каждый раз ошибалась, а за очередным «обойдётся» всегда приходила беда…
В тот вечер Убарсин поздно вернуся домой.
Ану-син так и не узнала, он ли во всём сознался родителям, или Аваса сама догадалась, но наказание ждало её уже на следующий день.
— Вздумала учиться за деньги нашей семьи, хитрая расчётливая сучка? Думала, так и будешь водить меня вокруг пальца? — шипела Аваса, подступая к девочке, которую привели к ней слуги. — Как же ты посмела? Как посмела занять место моего сына, ты, которая не достойна даже пыль сметать с его ног?
— Я этого не хотела, — ответила Ану-син сдержанно, словом не упомянув, что затея с подменой принадлежит Убарсину.
— Если не хотела, то почему молчала? — каркнула, словно старая ворона, Аваса. — Столько недель молчала!
— Я боялась, — сказала Ану-син и, закрыв руками лицо, невольно попятилась в угол.
— Ах, так… — почти прошептала Аваса. — Ты боялась…
Она замолчала, как бы что-то обдумывая; её круглые глаза остекленели. Потом пожевала губами, над которыми топорщилась чёрная полоска усов, и наконец произнесла зловещие слова:
— Ты ещё не так будешь бояться. Обещаю тебе…
"Отец школы" — так называли учителей.
"Старший брат" — помощник учителя.
Глава 12. Наказание
Ану-син знала, что ни спасения, ни пощады не будет. Аваса никогда никого не прощала. Теперь и Ану-син ждало наказание розгами, и в ожидании, когда придёт час расправы, девочка с ужасом прислушивалась, не идёт ли к ней хозяйка с гибкой свистящей лозиной. Ану-син видела обращённые к ней сочувствующие глаза других рабынь, только от их сострадания на сердце становилось ещё тяжелее. Один раз девочка попалась на глаза Залилуму — и под его ужасным взором вся съёжилась, втянула голову в плечи и стала похожей на маленькую беззащитную птичку. Какой бы гордой ни была Ану-син, она ясно осознавала, что её жизнь находится в руках этих всевластных людей — Залилума и его жены Авасы.
День подошёл к концу, пролетел в привычных заботах и работе по дому, а Аваса так больше и не появилась в поле зрения маленькой рабыни. Сдерживая радость в груди (что-то помешало хозяйке привести обещанное наказание в исполнение!), Ану-син помчалась к своей каморке. Неожиданно дорогу ей заступил слуга по имени Туруль — немолодой кряжистый человек, бритый, но с длинными пушистыми усищами. Всегда угрюмый, с прикрытыми тяжёлыми веками глазами, Туруль производил на домашнюю челядь гнетущее впечатление; его следовало опасаться не только из-за грозной внешности, но ещё и потому, что этот страшный человек был исполнителем господской воли. Иногда Ану-син, глядя украдкой на его мощные руки, представляла, как они ломают и калечат Сима, и тогда она ловила себя на мысли, что именно Туруль и был палачом её отца.
— Пойдёшь со мной, — по обыкновению угрюмо произнёс Туруль, презрительно глядя на девочку с высоты своего роста.
— Куда? — спросила Ану-син, почувствовав недоброе.
— Узнаешь, — буркнул Туруль.
Они вышли на середину «чёрного» двора. Было темно. В синем небе мерцали холодные звёзды, но луна ещё не взошла. Где-то далеко за околицей кричали перепела; в конюшне бил копытом о деревянный помост жеребец; в пруду, вырытом у ограды, на все лады квакали лягушки.
Эти вечерние звуки только подчёркивали настороженную тишину. Такая тишина бывает перед ночной грозой, подумалось Ану-син. Казалось, что вот-вот замолчат перепела, умолкнет лягушачий хор и на горизонте сверкнёт огненной змейкой первая молния.
— Туруль, — снова, набравшись храбрости, обратилась к угрюмому слуге Ану-син, — куда же ты меня ведёшь?
То, что Туруль не ответил, а молча продолжал идти дальше, уже всерьёз испугало девочку. Когда он приблизился к низкому строению, которое находилось в дальнем углу «чёрного» двора, и ключом открыл дверь, Ану-син остановилась.
— Я не пойду туда, — сказала девочка и попятилась. Она ещё не знала, каким целям служит это строение, но то, что здесь была дверь, запираемая на замок, не сулило ей ничего доброго.
