— О бэллит, значит ли это, что теперь ты станешь наложницей царя? — прошептала служанка, не то от страха, не от удивления округлив глаза.
— Не теряй времени! — Ану-син подтолкнула её к двери. — И скажи Уббибу, чтобы отнёс нашему гостю кувшин охлаждённого вина и самые свежие фрукты из нашего сада.
Аратта побежала выполнять поручение своей госпожи, а Ану-син тем временем вошла в каморку Кумарби, открыла ларь, в котором хранилась одежда юноши, и, порывшись в ней, наконец нашла то, что искала. Облачившись в лёгкую канди с короткими рукавами, она надела просторную льняную юбку, которая закрывала колени, затем перетянула подол ремнём, продетым между ног*, а голову обвязала тюрбаном, тщательно убрав под него волосы. Таким образом Ану-син второй раз в жизни — после удачного опыта с переодеванием в Убарсина, вместо которого она ходила в Дом табличек, — перевоплотилась в человека мужского пола. Затем, подготовив, как её учили в Доме табличек, глину для письма, она палочкой выдавила на ней послание для Кумарби, которое спрятала в том же ларе под ворохом одежды.
Спустя какое-то время Ану-син, в мужской одежде, с заплечным мешком и кожаным мехом с водой, вышла на задний двор, где находились конюшни. Ловко вскочив на коня, она помчалась по городским улицам и вскоре благополучно покинула Ниневию.
А потом были долгие дни пути. Ану-син ехала по пустыне — она не знала точно, была это долина Диялы в Эламе или степь в Стране волков, как называли Варкану, — менее суровой, чем месопотамская. С одной стороны вздымались горы, и даже издали было видно, что они покрыты густой растительностью. Ану-син обычно останавливалась на ночлег под вечер и всегда находила достаточно зелени, чтобы накормить коня и соорудить себе не слишком жёсткое ложе. В селениях, которые встречались на её пути, она покупала еду для себя, пополняла запасы воды и спрашивала про нужную ей дорогу. Она знала, что выбранный ею путь растянется на много дней, но его тяготы и возможные опасности не пугали её. Иногда по ночам до неё доносился далёкий вой волка или хохот гиены — эти звуки прогоняли сон. В дневное время она видела в туманной дали стада газелей, а однажды — даже силуэты львов. И сколько бы она ни ехала, в небе над ней кружили орлы и соколы: как будто посланники богов сопровождали её, оберегая в нелёгком пути.
Однажды в полдень она увидела оазис в пустынной дельте реки, который окружали закрывающие горизонт высокие холмы. Искупавшись в тёплой воде, которая чище отмывает тело, Ану-син неспеша оделась и взобралась на вершину скалы, возвышавшейся над водной гладью. С этого места открывался прекрасный вид на окрестности. Сначала ей показалось, что вдали, на окутанной раскалённым воздухом линии горизонта, появилась череда движущихся точек. Ану-син приставила руку ко лбу, чтобы защитить глаза от лучей солнца, светившего прямо в лицо, и застыла на месте в надежде рассмотреть получше то, что её заинтересовало. Вскоре точки обрели форму; спустя ещё некоторое время Ану-син различила группу мужчин и вздохнула с облегчением: это были ассирийцы.
В тот миг, когда к нему в шатёр явился старший дозора, Оннес как раз беседовал с Алпурру, одним из своих военачальников. Туртан царя Нина сидел на деревянном стуле с высокой спинкой, покрытым куском ткани фиолетового цвета, называемого «тирским» (этот краситель получали из моллюсков, привозимых с побережья неподалёку от города Тира). Воин из дозора преклонил колено перед главнокомандующим ассирийской армии и дождался момента, когда тот соблаговолил взглянуть на него.
— Ну, Шумалия, зачем ты отвлекаешь меня от разговора с Алпурру? — спросил Оннес, сурово сдвинув брови. — Твоему дозору удалось перехватить вражеских лазутчиков?
— Нет, мой командир, мы не напали на след врага, — ответил Шумалия, — зато в восточном оазисе повстречались с гонцом из Ниневии.
— С посланием от владыки? — встрепенулся Оннес.
— Этого он мне не сказал. Он настаивает на встрече с тобой с глазу на глаз.
— Если так, приведи его сюда и вели никому не входить в шатёр, пока я буду говорить с посланником, — приказал туртан, и Шумалия тотчас выбежал из шатра.
Спустя минуту в шатёр к Оннесу вошёл изящный юноша, чьё лицо было наполовину, как у кочевника, прикрыто платком. Склонив голову и прижав к груди правую руку, он произнёс:
— У нас в Аккаде говорят, что если раб — тень свободного человека, а тот, в свою очередь, — тень бога, то жена есть не что иное, как тень своего мужа.
— Ану-син! — воскликнул изумлённый Оннес, узнав голос своей жены. — Любовь моя, ты ли это во плоти или я снова стал жертвой своей мучительной и сладкой грёзы?
Какое-то время они стояли, не двигаясь и разглядывая друг друга с такой жадностью, как будто никак не могли насытиться созерцанием друг друга после долгой разлуки. Лишь после того, как Оннесу стало ясно, что он не грезит, он приблизился к Ану-син, расцеловал её в обе щеки и проговорил голосом, исполненным глубокой признательности и любви:
— Я счастлив, я так счастлив, что ты здесь, что ты снова со мной и что не побоялась тягот пути ради этой чудесной встречи. Я горжусь тобой и восхищаюсь твоей смелостью. И ещё… Жена моя, ты доставила мне огромную радость, подарив сыновей, которых я так долго ждал!
Ану-син взяла ладонь Оннеса, поднесла её к губам, провела ею по своему лицу.
— Боги благословили наш союз, благословили наше ложе перед тем, как ты покинул его на несколько бесконечно долгих месяцев, — шепнула она.
Неожиданно Оннес подхватил её на руки и, с тихой страстью проговорив ей на ухо: «Так восполним же эти долгие месяцы разлуки блаженством вновь обретённой любви!», понёс Ану-син на своё походное ложе…
*Это нововведение, когда юбка стала удобной для езды на коне, было позже оценено персами и с тех пор такая юбка — имитация коротких штанов вошла в моду. Так и появились шаровары.
Глава 19. Военная тактика и женская смекалка
Весь оставшийся вечер и наступившую за ним ночь они, уединившись в шатре, дарили друг друга жаркими неистовыми ласками, и разлуки словно не бывало. Ану-син была прекрасна, восхитительна и неутомима в поцелуях и слияниях, и прежние чары вновь овладели доблестным Оннесом. Однако весть, с которой Алпурру явился на следующий день в шатёр туртана, одним ударом рассекла это любовное блаженство вне времени.
— Солдаты ропщут, — с мрачным лицом объявил военачальник. — Они устали. Много раненых, много больных. А скоро начнётся голод: в округе не осталось ни одного селения, где можно было бы найти скот и зерно. Местные, кто выжил, бросили свои дома и ушли в горы, а перед тем сожгли все житницы и сеновалы. Мой командир, если мы не возьмём Бактры в ближайшие два-три дня, нельзя отвечать ни за что…
Когда Алпурру вышел из шатра, Оннес встал, прошёл несколько шагов, вернулся, снова сел рядом с Ану-син и на её немой вопрос во взгляде рассказал ей о безуспешных атаках столицы Бактрии. Он говорил о ратном искусстве, которое было им изучено до тонкостей, и о своём таланте полководца. Врождённым чутьём он знал, когда вести в бой лёгкую конницу, а когда тяжёлую, с одного взгляда мог определить достоинства поля битвы и отыскать такое место для засады, откуда лучше всего врасплох застигнуть врага. И если в этот раз ассирийское войско всё ещё стояло под стенами Бактр, а он не стал победителем в этой затянувшейся войне, то лишь оттого, что военная удача, даруемая полководцам богом Нинуртой, отвернулась от него.
