Я посмотрел на нее. Я еще никогда не видел, чтобы она
действительно страдала. И меня это злобно обрадовало.
— После того что вы с Виком сделали, вы заслуживаете друг
друга.
Она была быстра как молния. Выплеснула мне в лицо остатки
коктейля, выскочила из машины и хлопнула дверцей.
— Подонок! Ты думаешь, я не понимаю, на что ты намекаешь? Ты
думаешь, я убила Рэнди, так?
— Рэнди… и пыталась убить Кендру. Но она не умерла, как ей
полагалось, когда Вик ей выстрелил в голову.
— Подонок!
— Когда-нибудь ты за это заплатишь, Эми. Обещаю тебе.
Она все еще держала бокал. И разбила его о мое ветровое
стекло. По стеклу разбежалась паутина трещинок. Эми злобным шагом прошла между
соснами в невидимость.
Не я коснулся этой темы. Ее коснулась Кендра. Я надеялся,
что она не сообразит, кто в ту ночь проник в дом. У нее хватало трудностей,
чтобы хоть как-то жить. А это только добавило бы новых трудностей.
Но она сообразила. Как-то в прохладный августовский день,
когда в воздухе впервые повеяло осенью, она дала мне листок, и я подумал, что
это ее ежедневная любовная записочка.
ВИК. ЧЕК. ССОРА. $
Я поглядел на записку, потом на нее.
— Я что-то не понимаю. Ты хочешь, чтобы я за что-то заплатил
Вику?
Ее мечущиеся голубые глаза ответили "нет".
Я задумался. Вик. Чек. И тут до меня дошло.
— Вик получил от кого-то чек?
Мечущиеся голубые глаза сказали "да".
— Вик с кем-то ссорился из-за чека?
Да.
— С твоей матерью?
Да.
— Из-за суммы, указанной в чеке?
Да.
Тут она заплакала. И я понял, что она знает. Кто убил ее
отца. И кто пытался убить ее.
В этот день я долго сидел с ней. Из-за сосен неожиданно
вышел олененок. Увидев его, Кендра испустила воркующий звук. Нежный и
восторженный.
Наступил звездный вечер, и в открытое окно донесся крик
сипухи, а потом лай собаки или, может быть, даже койота. Она обычно засыпала, а
иногда я просто рассказывал ей сказки, которые она любила слушать — про
Златовласку и трех медведей или про Золушку, — сказки, как она однажды
призналась мне, ни мать, ни отец никогда ей не рассказывали. Но в этот вечер я
был расстроен, и, по-моему, она почувствовала это. Я хотел, чтобы она поняла,
как сильно я ее люблю. Я хотел, чтобы она поняла: пусть во вселенной вообще нет
справедливости, но в нашем крохотном ее уголочке справедливость есть.
В сентябре как-то в дождливый вечер пятницы в квартиру,
которую Вик сохранил, чтобы ему было где встречаться с молодыми женщинами,
упомянутыми Эми, вломился высокий дюжий мужчина — черный, по описанию двух
соседей, мельком его видевших, — и застрелил ее хозяина. Три пули — две в мозг.
Затем грабитель забрал более пяти тысяч долларов наличными и аккредитивы (через
четыре дня Вик собирался отправиться провести отпуск в Европе).
Полиция, разумеется, осведомилась у Эми, как Вик последние
дни вел себя. Но они не были полностью убеждены, что это простое ограбление.
Полиция подозрительна, но, увы, недостаточно. И как в конце концов причиной
смерти Рэнди они признали убийство ради грабежа, так в конце концов смерть Вика
они тоже списали на грабеж.
В тот день, когда Эми вернулась с похорон, я приготовил для
нее небольшой сюрприз — просто, чтобы показать ей, что с этих пор все будет
иначе.
Утром я привез с собой парикмахершу и косметолога. Они
провели с Кендрой три часа, а когда завершили свой труд, она стала такой же
красивой, какой была прежде.
Мы встретили Эми у сводчатой входной двери — одетую в
черное, как стало для нее привычным. Увидев Кендру, она посмотрела на меня и
сказала:
— У нее жалкий вид, надеюсь, ты понимаешь? — И прошла прямо
в библиотеку, где провела оставшуюся половину дня, хлеща виски и крича на слуг.
Кендра час проплакала у себя в комнате. Несколько раз она
написала на своей табличке слово "жалкий". Я держал ее за руку и
пытался убедить, что она все та же красавица, какой была.
Вечером, когда я отправился домой — ужинали мы в комнате
Кендры, так как предпочли не встречаться с Эми, — она опять ждала меня в
машине, еще более пьяная, чем в прошлый раз. И, конечно, в руке она держала
бокал. На ней был черный свитер с высоким воротником и белые джинсы с кожаным
поясом, широким, как кушак. Выглядела она куда лучше, чем мне хотелось бы.
— Думаешь, подонок, я не знаю, что ты сделал?
— Добро пожаловать в наш клуб.
— Я же, дерьмо, любила его.
— Эми, я устал и хочу уехать домой.
В пахнущей соснами ночи серебряная октябрьская луна
выглядела такой же древней и свирепой, как ацтекское божество.
— Ты убил Вика, — сказала она.
— Конечно. И еще я застрелил президента Кеннеди.
— Ты убил Вика, подонок.
— Вик стрелял в Кендру.
— Ты не можешь этого доказать.
— Ну, а ты не можешь доказать, что я застрелил Вика. Так что
будь добра, извлеки свою задницу из моей машины.
— Вот уж не думала, что у тебя хватит духа. Ты мне всегда
казался слюнтяем-гомиком.
— Вылезай, Эми.
— Ты думаешь, что выиграл, Роджер? А вот нет! Тут ты
допустил промашку.
— Спокойной ночи, Эми.
Она выбралась из машины и всунула голову в окно.
— Ну, по крайней мере есть женщина, которую ты способен
удовлетворить. Уж конечно, Кендра считает тебя замечательным любовником. То
есть теперь, когда она парализована.
Я не сдержался. Вышел из машины и пошел на нее по росистой
траве. Вырвал бокал из ее руки и сказал:
— Оставь Кендру и меня в покое, поняла?
— Сильный, мужественный мужчина, — сказала она. — Сильный,
мужественный мужчина.
Я швырнул ее бокал в кусты и пошел назад к машине.
Утром меня осенила мысль, тут же сложившаяся в план
действий.
Я позвонил в контору и предупредил, что не приду, а затем в
течение трех часов звонил разным врачам и медицинским фирмам, чтобы выяснить
точно, что мне потребуется, и как я должен поступать. Я даже предварительно
договорился о сиделках. Мне предстояло порастрясти мой капитал, но оно,
бесспорно, того стоило. Потом я поехал в город в ювелирный магазин, а на
обратном пути заглянул в турагентство.
