Новый лагерь в Освенциме-Бжезинке был братом-близнецом другого трудового лагеря для советских заключенных, расположенного восточнее города Люблина, который был неофициально известен как лагерь Майданек. Но проект не удался, и лагерь крайне редко достигал одной пятой от проектной пропускной способности (от еще более грандиозных планов — разместить здесь в будущем до четверти миллиона узников быстро отказались). Вместо запланированных 50 000 советских заключенных прибыли всего 2000, их и использовали для постройки лагеря. По мере укрупнения Майданек исполнял множество функций: здесь содержались не только военнопленные, но и участники польского сопротивления, заложники, депортированные, а позже сюда из других лагерей свозили страдавших заболеваниями заключенных для последующего умерщвления. В лагере имелось множество самых различных мастерских и даже небольших фабрик, но лагерному начальству никак не удавалось интегрировать их в систему военного производства Германии, а труд евреев здесь рассматривался главным образом как одно из средств истребления их — непосильная работа при минимальных рационах. Когда Гиммлер решил ускорить темп геноцида евреев в июле 1942 г., в Майданеке соорудили 7 газовых камер, из которых, как минимум, 3 использовались уже к сентябрю 1942 г. Приблизительно 50 000 евреев были отравлены в них выхлопными газами в течение последующих месяцев. Кроме того, после восстания в Собиборе, 18 000 евреев были расстреляны в лагере в рамках операции «Праздник урожая». В целом планировалось уничтожить в Майданеке 180 000 человек, в т.ч. 120 000 евреев, причем не только из района Люблина, но и из более отдаленных регионов, включая Западную Европу. То, что Майданек оставался относительно небольшим, отчасти объяснялось недостатками управления. Администрация лагеря вскоре стала притчей во языцех из-за прочно укоренившейся коррупции и немыслимой жестокости. Два коменданта лагеря, Карл Отто Кох и Герман Флорштедт, не только расхищали имущество в особо крупных размерах, но и полностью пренебрегали исполнением своих административных обязанностей, предпочитая проводить в жизнь распоряжения с помощью одного только террора. В конечном счете, оба зашли слишком далеко даже для Главного управления имперской безопасности и были арестованы и казнены. Их преемник, Макс Кегель, в 1920-х гг. был осужден за растраты и мошенничество и был немногим лучше своих предшественников. Многие из охранников были хорватами и румынами, отличавшимися низкой исполнительской дисциплиной. Их жестокость к заключенным-евреям была печально известна. Будучи неорганизованным, плохо управляемым лагерем, Майданек никогда не достигал первоначально запланированного потенциала в роли многоцелевого лагеря труда и истребления. Подобных успехов — при условии, что здесь будет уместным понятие «успех», — вне сомнения, смог добиться лишь Освенцим
[561].
Освенциму была уготована роль стать действительно самым крупным центром уничтожения в мировой истории, куда более крупным, чем даже Белжец, Собибор и Треблинка. Гиммлер, вызвав к себе Хёсса, согласно воспоминаниям последнего, это было летом 1941 г., хотя куда вероятнее, что он предстал перед рейхсфюрером СС в самом конце года или даже в начале 1942-го, заявил коменданту лагеря, что, поскольку существующие «фабрики смерти» на востоке недостаточно производительны для обеспечения надлежащего исполнения окончательного решения еврейского вопроса, он определил именно Освенцим в качестве дополнительного центра по причине удобного расположения и относительной отдаленности от крупных городов. Вскоре после этого прибывший в Освенцим Эйхман обсудил планы более детально. Принимая во внимание, что лагеря, действовавшие в рамках «операции «Рейнгардт», были сооружены для истребления польских евреев, функция Освенцима, вероятно, будет заключаться в истреблении евреев, доставленных сюда из остальной оккупированной Европы — т.е. из Германии, имперского протектората Богемии и Моравии и таких стран, как Франция, Бельгия и Голландия. Изначально методы, используемые в Освенциме, отличались от таковых в других лагерях. На первых порах действовали по наитию, импровизировали, но вскоре все превратилось в систему
[562].
Так, в июле 1941 г. команда заключенных под охраной эсэсовских конвоиров занималась дезинфекцией одежды с помощью газообразного пестицида, известного как «Циклон-Б», главный элемент которого составляла серная кислота. И совершенно случайно забредшая в помещение кошка мгновенно погибла от газа. Один из охранников смекнул, что данный химикат мог оказаться полезным и для умерщвления людей. Идея эта уже рассматривалась «специалистами» из «Т-4» в 1939 г., но тогда была отклонена как непродуктивная; теперь же за нее ухватилось лагерное начальство. В начале сентября 1941 г. средство было испытано на группе из примерно 600 советских военнопленных, за месяц до этого классифицированье комиссией гестапо как «фанатические коммунисты», и на еще одной группе 250 больных узников лагеря. Их отвели в подвал «блока II» главного лагеря и отравили газом. Позже в этом же месяце эксперимент повторили с группой в 900 здоровых пленных красноармейцев в лагерном морге. Хёсс впоследствии описывал процесс отравления газами. Людей сгоняли в помещение, наглухо закрывали герметические двери и через отверстия в крыше кидали порошок «Циклон-Б». Под воздействием тепла человеческих тел порошок быстро превращался в ядовитый газ. «Какое-то время спустя, — вспоминал Хёсс, — доносилось странное гудение. После того как высыпали порошок, слышались крики «Газ!», затем страшный рев, вопли, и заключенные, понимая, что они в ловушке, изо всех сил молотили в двери. Но двери выдерживали». Все заключенные погибли. После следующего визита Эйхмана в лагерь было принято решение систематически использовать газ. Но морг лагеря располагался в непосредственной близости от административного корпуса, так что предсмертные крики советских военнопленных вполне могли быть услышаны персоналом. И Хёсс решил, что отравление газом следует проводить подальше от главного лагеря в Освенциме-Бжезинке. Вскоре соорудили две временные газовые камеры, известные как Бункер I и Бункер П, или «красный дом» и «белый дом». Первые жертвы нашли там смерть 20 марта 1942 г.
[563]
По прибытии в лагерь выжившие депортированные евреи под лай собак и окрики охранников-эсэсовцев выстраивались в конце запасного товарного пути, а позже на наклонной платформе, ведущей от железной дороги и примыкающей к лагерю. После этого их подвергали «отбору». «Процесс отбора, — впоследствии вспоминал Хёсс без намека не стеснение, — ...был сам по себе богат на события»
[564]. Отбор проводился врачами из СС, которые задавали евреям сразу по прибытии вопросы и подвергали весьма поверхностному медосмотру. Те, кто был моложе шестнадцати, матери с детьми, больные, ослабленные и пожилые люди отправлялись налево, погружались на грузовики и отвозились непосредственно к газовым камерам. Разумеется, им говорилось, что речь идет о помывке в душевых и «дезинфекции». Семьи, сообщал Хёсс, не хотели разлучаться и поэтому «иногда требовалось применить силу для наведения порядка». Здоровых мужчин и женщин доставляли в лагерь, где их регистрировали и делали татуировку с регистрационным номером на левой руке. Такие почти во всех составах составляли меньшинство. В главном и трудовых лагерях периодически проводились «отборы» в целях устранения неработоспособных. В отличие от многих из вновь прибывших, эти жертвы знали то, что ожидало многих из них; поэтому нередки были ужасные сцены — люди рыдали, просили пощадить их или даже оказывали физическое сопротивление при попытке втащить их в газовую камеру
[565].
