Для проведения «операции «Рейнгардт» было выделено три лагеря, в которых намечалось осуществление уничтожения евреев. Все упомянутые лагеря находились в отдаленных районах генерал-губернаторства западнее Буга, но были связаны железнодорожными линиями с другими частями Польши и в пределах относительно легкой досягаемости от главного гетто. Строительство первого из этих концлагерей, в Белжеце, было начато 1 ноября 1941 г. на участке уже существовавшего трудового лагеря. Работы проводились под надзором бывшего сотрудника «Т-4», который позже занял должность заместителя Кристиана Вирта, когда последнего в декабре 1941 г. назначили комендантом лагеря. Была сооружена и специальная железнодорожная ветка, которая вела от ближайшей железнодорожной станции непосредственно к лагерю. Выстроили здания для СС, бараки для небольшого числа долгосрочных заключенных, таких как сапожники, портные или плотники, обслуживавших эсэсовцев, а также казармы для украинской вспомогательной полиции. Газовые камеры представляли собой герметические деревянные постройки, снабженные трубами, через которые намечалось подавать выхлопные газы от автомобилей. Вирт избрал эту технологию, поскольку баллоны с чистой окисью углерода, широко применявшиеся в ходе осуществления программы эвтаназии, кроме того, что были в большом дефиците, могли вызвать подозрение у жертв, в случае, если бы те их заметили. К февралю 1942 г. все было готово для предстоящего умерщвления. Установки были опробованы на небольших группах евреев; первую партию составили как раз те рабочие-евреи, которые и сооружали газовые камеры. 17 марта 1942 г. в лагерь завезли первых депортированных, которые незамедлительно были отравлены. В течение последующего месяца были умерщвлены 75 000 евреев, включая 30 из 37 тысяч обитателей люблинского гетто, а остальные были доставлены из других областей генерал-губернаторства, включая Замостье и Пяски
[545].
Ход транспортировки в Белжец не прошел мимо внимания доктора Зыгмунта Клюковского, дневник которого представляет собой хоть и не досконально точный, зато весьма выразительный отчет об обращении с еврейским населением Польши. 8 апреля 1942 г. он установил, что:
Ежедневно в Белжец прибывало по два состава в 20 вагонов каждый, один из Люблина, другой из Львова. После погрузки на разные грузовики всех евреев завозили на участок территории, огороженный колючей проволокой. Часть из них убивали током, часть отравляли газами, а потом тела сжигали. На пути в Белжец евреи терпят неописуемые муки. Они понимают, что их ждет. Кое-кто предпринимает попытки сопротивления. На железнодорожной станции в Щебжешине молодая женщина отдала золотое кольцо в обмен на стакан воды для ее умиравшего ребенка. В Люблине люди рассказывали, что своими глазами видели, как маленьких детей выбрасывали на ходу из окон вагонов. Многих застрелили еще до прибытия в Белжец
[546].
Вскоре после этого 2500 евреев были доставлены из Замостья; несколько сотен их застрелили прямо на улицах. Еврейские жители Щебжешина были в состоянии полной паники, они пытались отправить своих детей к полякам в Варшаву, подкупали поляков, чтобы те укрыли их. Перед отправкой депортируемых у их домов собирались толпы, жаждущие поживиться остававшимся имуществом. 8 мая 1942 г., пишет Клюковский, прибывшее в Щебжешин подразделение немецкой полиции открыло стрельбу по евреям, словно по дичи на охоте; они не щадили никого, ни женщин, ни детей. Клюковский пытался оказать раненым помощь, но ему объяснили: евреям всякую помощь оказывать запрещается, и его даже вынудили выставить вокруг больницы кордон, чтобы не допускать раненых евреев. «Как выяснилось, я поступил правильно», — отметил позже Клюковский: вскоре прибыла вооруженная автоматами полиция и обошла все здание в поисках евреев. И, судя по всему, если бы они хоть одного обнаружили, то Клюковского, да, вероятно, и кое-кого из персонала больницы, наверняка поставили бы к стенке. Картина зверской расправы глубоко запечатлелась в памяти врача, о чем свидетельствует его дневниковая запись:
Я прийти в себя не могу оттого, что ничем не смог помочь этим несчастным. И все из-за строжайшего приказа немцев. Я поступил вопреки совести и долгу врача. У меня перед глазами до сих пор стоят эти кузова с трупами, снова и снова я вижу еврейскую женщину, бредущую с мертвым ребенком на руках, слышу мольбы раненых, лежащих на тротуаре напротив моей больницы, где мне воспретили оказать им всякую помощь
[547].
Клюковский был потрясен поведением некоторых поляков, грабивших дома жертв, и даже хохотавших, видя, как расстреливают евреев. А потом немецкая полиция распорядилась, чтобы местный юденрат заплатил за боеприпасы, израсходованные в ходе расправы.
Вирт попытался спроектировать лагерь в Белжеце таким способом, чтобы ни у кого из прибывавших туда евреев не возникло и тени подозрения. Им объясняли, что этот лагерь — пересыльный и что им предстоит сначала пройти дезинфекционные камеры, а потом получить чистую одежду, их также заверяли, что все сданные на время дезинфекции ценности будут возвращены им. И сами газовые камеры выглядели как обычные душевые. Все эти идеи были заимствованы из деятельности «Т-4» в ходе осуществления программы эвтаназии, только в куда больших масштабах. Но отнюдь не все приговоренные к смерти поддавались на эти уловки. Жестокость, проявляемая к ним на каждом шагу, лишила многих евреев всяких иллюзий относительно своей участи. Еще один офицер СС, австриец по происхождению, Франц Штангль описал виденное им в Белжеце весной 1942 г.:
Я поехал туда на машине. Когда прибываешь туда, первое, что видишь, — железнодорожная станция Белжец слева от дороги. Лагерь находился на той же самой стороне, но выше, на холме. Здание коменданта располагалось в 200 метрах с другой стороны дороги. Это было одноэтажное здание. А запах... О, Боже, этот запах. От него никуда нельзя было деться, он был повсюду. Вирта в его кабинете не оказалось. Помню, что меня к нему проводили... Он стоял на возвышении, рядом с ямами... ямами... заполненными... Да, да... они были заполнены трупами. Я не могу Вам этого описать — это были не сотни, а тысячи, тысячи трупов... Одна из ям была переполнена ими. Туда навалили столько трупов, что гниение пошло сразу же, находившиеся внизу трупы разбухали, груда лежащих поверх вспучивалась, и они скатывались с возвышения. Я видел несколько таких трупов... о, Боже, какой это был ужас!
[548]
Сам Штангль впоследствии сыграл явно не последнюю роль в проведении «операции «Рейнгардт». Штангль, 1908 г. рождения, сын бывшего солдата, человека, тяжелого на руку, он вырос в провинциальной бедности и обучался специальности ткача. В 1931 г., пройдя подготовку, вступил в ряды полиции, участвовал в арестах членов нелегальной социалистической оппозиции в период диктатуры Шушнигга. Потом вступил в нацистскую партию и стал ее активным членом. После аншлюса Австрии к рейху в 1938 г. карьера его пошла вверх. Какое-то время спустя Штангля включили в состав руководства программой эвтаназии. Так он в 1940 г. оказался в Берлине. Здесь он познакомился с Кристианом Виртом, который и оформил его вызов в Белжец для участия в «операции «Рейнгард». По мнению Штангля, процесс уничтожения отличался явно недостаточной эффективностью. Газовые камеры в Белжеце были явно конструктивно недоработаны. Они постоянно выходили из строя, в результате обреченным на гибель приходилось мучиться без пищи и воды в течение многих дней, многие не выдерживали и умирали. В конце концов, даже у видавшего виды Вирта сдали нервы. В июне 1942 г. он приостановил доставку евреев, демонтировал деревянные постройки, а вместо них соорудил бетонные постройки с шестью газовыми камерами с суммарной пропускной способностью до 2000 человек. В середине июля они уже эксплуатировались; до середины декабря в лагерь регулярно прибывали составы с обреченными. К концу 1942 г. в лагере Белжец было зверски умерщвлено около 414 000 евреев из оккупированной Польши, но главным образом это были евреи из других частей Центральной Европы, доставленные в гетто в районе Люблина; по имеющимся данным, число убитых было значительно выше — до 600 000 человек
[549].
