Антисемистские выпады Гитлера и Геббельса были переведены на язык действия Генрихом Гиммлером, с которым Гитлер провел серию личных встреч. В конце зимы 1941 г. — начале весны 1942 г. после конференции в Ванзее Гиммлер стремился ускорить осуществление программ геноцида. 13—14 марта он посетил Краков и Люблин, этот визит рейхсфюрера СС был связан с умерщвлением заключенных лагерей ядовитым газом. Месяц спустя, 17 апреля 1942 г., на следующий день после очередной встречи с Гитлером Гиммлер прибыл в Варшаву, где распорядился об уничтожении западноевропейских евреев, прибывших в гетто Лодзи. После дальнейшей консультации с Гитлером 14 июля 1942 г. Гиммлер снова отправился в поездку по восточным районам с целью ускорения осуществления смертельной программы. В Люблине он отдал приказ Крюгеру, шефу полиции генерал-губернаторства, до конца года уничтожить всех остающихся в генерал-губернаторстве евреев. Гиммлер даже выпустил письменный приказ об истреблении последних украинских евреев, которое началось в мае 1942 г. Как предыдущей осенью и зимой, Гиммлер, вновь и вновь объезжая оккупированную территорию Польши, ускорял процесс геноцида. Конференция в Ванзее позволила скоординировать и эффективнее проводить уже осуществляемый процесс
[526]. Неустанные усилия Гиммлера гарантировали его осуществление. Как сам Гиммлер отметил 26 июля 1942 г. в ответ на попытку Розенберга вмешаться, как показалось Гиммлеру, в политику, проводимую в отношении евреев: «Оккупированные восточные территории будут полностью очищены от евреев. Фюрер возложил на меня исполнение этой сложнейшей задачи. Поэтому я запрещаю кому бы то ни было давать мне советы»
[527].
В то же самое время в РСХА Адольф Эйхман, действуя в духе конференции в Ванзее, выпускал один приказ за другим, приводя в движение составы, направлявшиеся в гетто Восточной Европы. 6 марта 1942 г. он заявил высшим чинам гестапо, что еще 55 000 евреев предстоит выслать из «старого рейха», протектората и Остмарка (то есть бывшей Австрии). Около 60 составов по 1000 депортированных в каждом медленно ползли в направлении гетто в течение нескольких следующих недель. Изгнание большинства служащих еще остававшихся еврейских учреждений началось с первым составом, отправившимся 20 октября 1942 г. За ним последовали поезда с евреями — узниками концентрационных лагерей на территории рейха. После принятия решения начать высылку еврейских рабочих, занятых на производстве боеприпасов в Германии, и заменить их поляками, полиция начала регистрацию остающихся «полных евреев» и членов их семей в Германии 27 февраля 1943 г. Первый состав отошел 1 марта 1943 г., а к концу первой недели акции было выслано почти 11 000 евреев, включая 7000 из Берлина, где проживало большинство остававшихся в «старом рейхе» немецких евреев. Примерно 1500—2000 берлинских евреев, которые были арестованы, предъявили полиции письменное освобождение от депортации, в основном речь шла о смешанных браках. Пока власти решали, куда их отправить на работы, — о заводах по выпуску боеприпасов речь не шла из соображений безопасности, конечно же, а в немногих остающихся еврейских учреждениях столицы, таких как больницы — жены интернированных, родственники и друзья собрались на тротуаре у здания на Розенштрассе 2—4, где ожидали решения их родные близкие, пытаясь передать еду. К 8 марта 1943 г. большинство интернированных получили назначения на новые места работы. Небольшая толпа рассеялась. Впоследствии этот малозначительный инцидент стал чуть ли не легендой, превратившись в акцию общественного протеста, который и способствовал освобождению интернированных; однако изначально в планы властей не входило посылать именно эту группу евреев на восток для истребления, и упомянутая толпа вовсе не протестовала
[528]. К этому времени последние остатки еврейских организаций и сообществ в Германии были уже разогнаны; оставались лишь те евреи, кто был в привилегированном положении (главным образом, вследствие брака с неевреями), либо те, кто предпочел перейти на нелегальное положение.
Для некоторых единственным достойным выходом представлялось самоубийство. Один писатель и автор дневника Йохен Клеппер, истово верующий протестант, жена которого и падчерицы были еврейками, как и многие другие, отверг идею сопротивления из соображений патриотизма. «Мы не имеем права желать Германии поражения из-за неприятия Третьего рейха», — записал он в своем дневнике в день начала войны
[529]. В разгар травли, развязанной в общегосударственном масштабе и, конечно же, не миновавшей и его семью. Клепперу удалось раздобыть разрешение на выезд для одной из своих приемных дочерей, но другая дочь, Рената, должна была остаться в рейхе. В 1937 г. он выслал имперскому министру внутренних дел Вильгельму Фрику экземпляр своего пользовавшегося успехом исторического романа «Отец: роман короля-солдата» и в октябре 1941 г. воспользовался положительной оценкой его работы Фриком для получения официального письма, удостоверявшего, что Рената будет освобождена от высылки. 5 декабря 1942 г. Рената получила разрешение на иммиграцию из шведского посольства в Берлине, но когда Клеппер встретился с Фриком, чтобы попытаться выхлопотать разрешение и для своей жены, чтобы та смогла уехать вместе с дочерью, министр внутренних дел сказал ему следующее: «Я не могу защищать вашу жену. Я не могу защищать евреев. Такое неизбежно станет достоянием гласности. Об этом узнает фюрер, и это будет стоить им обеим жизни». Тогда, скорее всего, их просто депортируют на восток. «Бог тому свидетель, — писал Клеппер в отчаянии, — если Ханни с девочкой на самом деле вышлют, этого мне уже не перенести». Оставалась единственная возможность. Поскольку Фрик уже действительно лишился полномочий предоставить разрешение на эмиграцию, Клеппер нажал на все рычаги и все же добился аудиенции у Адольфа Эйхмана, и тот пообещал ему, что если падчерицу вероятнее всего выпустят, то жену ни в коем случае. Но ни Клеппер, ни его жена, ни его дочь ни за что не хотели расставаться. «Мы теперь все умрем — на то Божья воля, — записал Клеппер 10 декабря. — Мы сегодня вечером вместе уйдем из жизни. И да пребудет с нами в эти минуты светлый образ Всевышнего и отмстит за нас»
[530]. Несколько часов спустя они покончили жизнь самоубийством.
Многие евреи предпочитали самоубийство депортации; другие шли на этот шаг скорее от отчаяния, будучи не в силах переносить муки вечного страха и ожидания худшего. К таким принадлежал Йоахим Готтшальк, известный киноактер, которому по распоряжению Геббельса запретили сниматься — Готтшальк отказался развестись с женой-еврейкой. 6 ноября 1941 г., когда жене и дочери пришли повестки на депортацию, они всей семьей покончили жизнь самоубийством. Вдова живописца Макса Либермана решила добровольно свести счеты с жизнью в 1943 г., получив повестку на депортацию. Ее похоронили на еврейском кладбище в Вейсензее, где за предыдущий год похоронили 811 человек, покончивших жизнь самоубийством; для сравнения — в 1941 г. таких было всего 254. До 4000 немецких евреев ушли из жизни по собственной воле в 1941 — 1943 гг. К тому времени самоубийства евреев составляли почти половину всех самоубийств, произошедших в Берлине. Большинство из них были преклонного возраста, они принимали яд, предпочитая наложить на себя руки, но не позволить нацистам погубить себя. Некоторые из мужчин-евреев, перед тем как совершить этот акт отчаяния, надевали боевые награды времен Первой мировой войны. И так продолжалось почти до конца войны. 30 октября 1944 г., например, одна еврейская женщина в Берлине, муж которой был немец и погиб на Восточном фронте, отказалась явиться в гестапо, куда ее вызвали для вручения обязательной для ношения «звезды Давида», и предпочла покончить с собой
[531].
