Вскоре после прибытия в город в подразделение, где служил Ландау, сообщили, что местные украинцы и солдаты вермахта захватили 800 евреев и притащили их к бывшей цитадели НКВД, пытаясь возложить на них ответственность за тюремную резню. По пути к зданию тюрьмы Ландау видел, как
сотни евреев брели по улице с залитыми кровью лицами, разбитыми головами, переломанными руками и вырванными и висящими на мышцах глазными яблоками. Некоторые поддерживали потерявших сознание. Мы подошли к зданию тюрьмы; там нашим взорам предстали совершенно непостижимые вещи. Вход в здание охраняли солдаты. У них в руках были деревянные палки толщиной с руку. Как только толпа евреев приблизилась, они набросились на них и принялись избивать... Мы попытались остановить их, но не смогли...
[408]
Ландау считал подобные акты насилия «совершенно объяснимыми», принимая во внимание уже виденное. Ненависть украинцев к евреям питалась религиозными предрассудками, а также и тем, что многие евреи работали на польских помещиков, также ненавистных украинцам. Это нашло выражение в поддержке рекрутированной из оголтелых антисемитов и крайних националистов отрядов украинской милиции, направившихся в восточную Галицию вместе с продвигавшимися частями армии вторжения немцев. И вот ни в чем не повинных евреев с легкостью обвинили в якобы организованной ими резне заключенных и военнопленных, ответственность за которую нес НКВД. В городе Борислав один немецкий генерал при виде трупов молодых людей, убитых в тюрьме НКВД и выложенных для всеобщего обозрения на городской площади, пришел в ярость и дал толпе сутки на расправу с местными евреями. Евреев силой приволокли на площадь, заставили обмыть трупы, потом заставили их плясать и забили до смерти свинцовыми трубами, топорами, молотками и всем, что под руку попадало
[409]. В общей сложности за первые недели после вторжения немцев во Львове погибло 7000 евреев. В расправе над представителями еврейского населения самое активное участие принимали украинские националисты, так, в конце июня 1941 г. от их рук погибло 2000 евреев. И все же перечисленные акции не носили систематического, планомерного характера. Дело в том, что лишь относительно небольшое число украинцев представляли собой фанатичных националистов, готовых до конца жизни мстить Советам за годы притеснения и голодомора начала 30-х гг. Эйнзатцгруппа «Ц» вынуждена была констатировать, что «все наши осторожные попытки инициировать еврейские погромы не нашли должного понимания среди населения, на которое мы рассчитывали... Ярко выраженный антисемитизм на расовой или духовной основе все же чужд широким массам населения»
[410].
Из Львова подразделение Ландау было переброшено в Краков, где расстрелы возобновились. И когда Ландау отвел в лес подлежавших расстрелу 23 евреев, часть из которых были беженцами из Вены, включая двух женщин, и заставил их рыть для себя могилы, он спросил себя: «Интересно, а о чем они сейчас думают? Что за мысли у них в голове? Мне кажется, каждый из них питает крохотную надежду, что все-таки уцелеет». Рыть могилы пришлось тремя группами — не хватало лопат. «Странно, но меня происходящее ничуть не трогает. Ни жалости, ни сострадания», — записал он
[411]. Когда могилы наконец были вырыты, жертвам было приказано повернуться. «Шестерым из них приказали расстрелять остальных. Все происходило так: три пули в сердце, три в голову. Я выбрал в сердце. Прогремели выстрелы, брызнул мозг. Две пули в голову — это чересчур. Едва не снесли ее»
[412]. После участия в экзекуциях Ландау перевели на должность ответственного за отправку евреев на принудительные работы. Ему, правда, пришлось 22 человека пристрелить якобы за неповиновение, как он сообщает в своем дневнике, но после этого все шло как по маслу
[413]. Если не считать безучастно-отстраненых описаний массовых убийств, большая часть дневника Ландау посвящена треволнениям по поводу его подружки, 20-летней машинистки, с которой он познакомился в Радоме. К концу года он проживал с ней в большой вилле, где уполномочил художника и писателя, по происхождению еврея, Бруно Шульца, работы которого ему очень нравились, расписать одну из стен виллы. Это отсрочило гибель художника — Шульц вскоре погиб от пули соперника Ландау, также служащего в местных СС. Если бы Ландау испытывал раскаяние, он ни за что бы не стал писать об этом.
Массовые убийства и погромы нередко проходили при большом скоплении народа, эти события не только передавались из уст в уста, но и запечатлевались на фотопленку. Солдаты вермахта и СС бережно хранили снимки казней и расстрелов в своих бумажниках и отсылали домой семьям, друзьям или привозили с собой в Германию, если им посчастливилось выжить и получить отпуск. Множество снимков подобного содержания было обнаружено на телах немецких солдат или же в карманах попавших в русский плен. Солдаты считали, что эти фотоснимки служат доказательством того, как германское правосудие применялось к варварам и недочеловекам. Судя по всему, евреи одним своим видом и образом жизни подтверждали все, что они прочли в антисемитских газетенках Юлиуса Штрейхера типа «Дер Штюрмер», в которых на каждой странице немцев убеждали, что в Восточной Европе они увидят лишь «грязные норы, кишащие отвратительными паразитами», «разложение и упадок» да еще «бесчисленные стада омерзительных в своей сути евреев»
[414]. На южном участке фронта генерал-фельдмаршал Герд фон Рунштедт несколько раз оказывался в городских кварталах, которые он без излишней деликатности охарактеризовал как «грязные еврейские норы». «Все здесь находится в состоянии ужасающего упадка», — писал генерал Готгард Хейнрици жене 11 июля 1941 г. «Мы приспосабливаемся к достижениям большевистской культуры. Мебель неописуемо примитивна. Жить приходится главным образом среди голых стен. Звезда Давида преследует нас повсюду — даже на одеялах». То, что Хейнрици смешал в одну кучу нечистоплотность, большевизм и звезду Давида, ничуть не удивляет. Такая точка зрения превалировала среди офицерского и рядового состава, участвующих в восточной кампании.
III
16 июля 1941 г. в беседе с Герингом, Ламмерсом, Розенбергом и Кейтелем Гитлер объявил о необходимости «расстреливать всех, кто даже взглянет на нас искоса». По его словам, это было необходимо ради умиротворения занятых нами территорий
[415]. «Все необходимые меры — расстрелы, выселения и т.д. — мы, несмотря на это, осуществляем и можем осуществлять... Русские в настоящее время отдали приказ о партизанской войне в нашем тылу. Эта партизанская война имеет и свои преимущества: она дает нам возможность истреблять все, что восстает против нас». В первую очередь, по мнению Гитлера, врагами Германии были и оставались евреи, причем не только в России, но и в остальной части Европы и всего мира. На следующий день он выпустил два новых декрета для администрации только что завоеванных восточных территорий, предоставив Гиммлеру полный контроль над «мерами безопасности», включая, хоть это и не было заявлено вслух, устранение угрозы «еврейско-большевистской подрывной деятельности». Гиммлер расценил это как избавление от всех евреев, населявших упомянутые восточные области путем расстрелов или же помещения их в гетто. Согласно его точке зрения это проложило бы путь к дальнейшему воплощению в жизнь его честолюбивых планов относительно расового переустройства Восточной Европы и, разумеется, способствовало существенному расширению сферы его полномочий, предоставив ему возможность держать в узде номинально ответственного за восточные области Альфреда Розенберга. Рейхсфюрер СС распорядился отправить на восток две кавалерийские бригады СС численностью около 13 000 человек 19 и 22 июля 1941 г. соответственно
[416].
