II
Воля Советов дать отпор немцам, охватившая самые разные слои общества, очень быстро убедила немцев, что задуманная Гитлером и рассчитанная на несколько недель кампания выльется в полномасштабную войну. Части и соединения группы армий «Центр» сумели взять в кольцо окружения огромные группировки советских войск, но на северном и южном участках фронта Красная Армия лишь отступила дальше на восток, и немецкое наступление замедлялось. Красная Армия уцелела, более того, пополняла свои ряды свежими резервам, что позволяло организовывать на отдельных участках контрудары. Еще в начале июля фельдмаршал Фёдор фон Бок столкнулся с упорным сопротивлением частей Красной Армии. «Могилев, на взятие которого брошены три дивизии и четвертая, артиллерийская, хотя вот-вот и рухнет, но пока что держится. Русские демонстрируют невероятное упорство!»
[349]
Особенно тяжелые контратаки поджидали противника 10 июля 1941 г. в районе Смоленска, города, расположенного как раз на полпути от Минска до Москвы. На одном из приднепровских участков советские командующие Жуков и Тимошенко предприняли ряд интенсивных контратак в попытке отбить наступление бронетанковой группы генерала Гейнца Гудериана, рвавшихся к городу. Плохая вооруженность, отвратительное управление войсками дали результаты — советское контрнаступление провалилось, но все же замедлило темпы продвижения немцев, вызвав существенные потери живой силы и техники в частях Гудериана. И наверстать эти потери с каждым днем становилось все труднее — линии коммуникации растягивались, значительно замедляя и усложняя войсковой подвоз. Немецкий солдат внезапно понял, что победить русских совсем не просто
[350]. «Русские очень сильны и отчаянно сражаются, — писал генерал Готгард Хейнрици своей жене 20 июля 1941 г. — Они возникают будто бы ниоткуда, открывают огонь по нашим колоннам, по отдельным машинам, по курьерам на мотоциклах... Наши потери значительны»
[351].
Действительно, немцы к концу месяца потеряли более 63 000 человек личного состава. 22 июля 1941 г. Хейнрици доверительно писал супруге: «Все уверены в том, что боевой дух русских нам не сломить, как нечего ждать и того, что они свергнут своих большевистских правителей. В настоящий момент все до одного считают, что война продолжится даже после взятия Москвы где-нибудь далеко в глубине этой бескрайней земли»
[352]. Несколько недель спустя генерал Хейнрици снова возвращается к этой теме в письмах, изумляясь «удивительной воле русских к сопротивлению» и их поразительной «стойкости». «Их части полураз-громлены, но, едва подтянув резервы, снова атакуют. Не могу понять, как это им удается»
[353]. Германская военная разведка так и не сумела установить наличие многочисленных резервных частей и соединений восточнее Днепра, откуда силы регулярно перебрасывались к линии фронта
[354]. Чуть более месяца спустя после начала вторжения ведущие немецкие генералы начинали признавать, что Советский Союз был «первым серьезным противником Третьего рейха», который имел в распоряжении «неистощимые людские ресурсы». И если ко 2 августа генерал Гальдер подумывал о том, как снабдить немецкие войска зимой, то девять дней спустя он был обеспокоен не на шутку:
Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс-Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения, свойственные странам с тоталитарным режимом, был нами недооценен. Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и, в особенности, на чисто военные возможности русских. К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий противника. Эти дивизии, конечно, не так вооружены и не так укомплектованы, как наши, а их командование в тактическом отношении значительно слабее нашего, но, как бы там ни было, эти дивизии есть. И даже если мы разобьем дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину
[355].
И даже мрачная статистика Гальдера фактически оказывалась слишком оптимистичной во всем, что относилось к оценке силы противника. Кроме того, немецкие войска понесли тяжелые потери — 10% живой силы немцев погибли, были ранены или же числились пропавшими без вести уже к концу июля 1941 г. «При таком положении, т.е. при слабости наших сил в условиях бесконечно больших пространств, мы никогда не добьемся успеха»
[356].
Пока Красная Армия лихорадочно собирала обширные резервы для замены миллионов солдат, погибших или оказавшихся в плену в первые месяцы кампании, немецкие вооруженные силы уже израсходовали большую часть людских резервов и располагали крайне немногочисленными свежими частями и соединениями, чтобы бросить их в бой. В конце июля Гудериан, сумев продвинуть бронетанковые силы, взял под контроль обширный участок между двумя реками Двиной и Днепром, но растянутый германский фронт истончился, оставив в линии обороны немцев весьма уязвимые участки. Красная Армия в приливе энтузиазма предприняла ряд контратак, заставивших серьезно призадуматься командующего группой армий «Центр» фельдмаршала Фёдора фон Бока. Беспрестанные атаки русских продолжались, и фон Бок вынужден был признать: «То, что наши войска измотаны — факт, и вследствие значительной потери офицерских кадров существенно снизилась и стойкость отдельных подразделений»
[357]. «Противопоставить же увеличивающейся концентрации войск противника мне практически нечего — почти все резервы исчерпаны»
[358], — признавался он 31 июля 1941 г. К концу первой недели в августе фон Бок всерьез озабочен: «Как при подобных настроениях, да еще вдобавок при снижающейся боеспособности вынужденных отбивать постоянные атаки врага войск будет выглядеть новая наступательная операция, честно говоря, представляю себе с трудом...»
[359]
Кроме этого, передвижение по сельской местности было несравненно труднее, чем во Франции, Голландии или Бельгии. Шоссейных дорог было крайне мало, всего их насчитывалось около 60 000 километров на всем обширном пространстве Советского Союза. Как заметил один солдат, даже относительно приличные дороги были в выбоинах, так что приходилось даже ехать вдоль придорожных кюветов. Железные дороги имели более широкую колею, чем европейская, так что не подходили под западноевропейский вагонный и локомотивный парк. А Красная Армия отогнала в тыл практически все советские локомотивы, товарные и пассажирские вагоны, а мосты и путепроводы были взорваны. И даже без этого железнодорожная сеть страны была слишком редкой, чтобы обеспечить эффективную и быструю переброску огромного количества немецких войск и осуществлять войсковой подвоз. Производство вездеходов и грузовиков в Германии пока что отставало от нужд фронта, несмотря на прорыв моторизации 30-х гг., и использование автотранспорта в любом случае было ограничено нехваткой топлива. В этих обстоятельствах немецким войскам оставалось рассчитывать на гужевой транспорт, т.е. на лошадей — как минимум 625 000 из них находились на Восточном фронте, обеспечивая транспортировку артиллерии, боеприпасов и войсковой подвоз. Лошади были куда лучше приспособлены к российскому бездорожью. «Да хранит Бог наших лошадей!» — восклицал Мейер-Велькер несколько месяцев спустя:
