В отличие от этого, военнопленные красноармейцы, попав в немецкий плен, планомерно уничтожались в соответствии с расовым учением нацистов, разделяемым подавляющим большинством немецкого офицерского корпуса, в котором славянам уделялась роль расходного материала, «недочеловеков», пропитание которых обеспечивалось по остаточному принципу. Отчасти такое отношение было вполне в духе первого этапа выполнения пресловутого «Генерального плана «Ост». Лишь отдельные немецкие офицеры возражали против дурного обращения с советскими военнопленными. Одним из них был фельдмаршал Фёдор фон Бок, командующий группой армий «Центр». 20 октября 1941 г. фон Бок отметил в своем дневнике: «Тяжелое впечатление производят крайне слабо охраняемые колонны в десятки тысяч русских пленных, тянущиеся пешим маршем в направлении Смоленска. Будто живые покойники, бредут эти несчастные, изможденные голодом люди по дорогам. Многие так и гибнут на них, от голода и потери сил. В разговоре с командующими армиями затрагиваю эту тему, однако здесь ничем не поможешь. Необходимо усилить охрану пленных, в противном случае мы своими руками наплодим партизан»
[317].
Но даже фон Бока, пруссака старой закалки, волновали не столько участь пленных, сколько перспектива их бегства и выступления с оружием в руках против немецких войск.
Однако низшие чины, от рядовых до младших офицеров, в строгом соответствии с насаждаемой в вермахте расовой теорией рассматривали советских военнопленных отнюдь не как обычных солдат, а как расового и идеологического противника и без сантиментов воспринимали массовую гибель их, тем более что сталкивались с этим практически ежедневно. Ну а тех, чудом выживших в нацистском аду и вернувшихся после войны в Советский Союз — таких было свыше полутора миллиона — ждал ад ГУЛАГа, что полностью соответствовало сталинскому приказу августа 1941 г., приравнивавшему сдачу в плен к государственной измене. Несмотря на попытки маршала Георгия Жукова добиться после смерти Сталина прекращения дискриминации бывших военнопленных, формально они были реабилитированы лишь в 1994 г.
[318].
V
В 3.30 утра 22 июня 1941 г. начальник Генерального штаба Красной Армии Георгий Жуков телефонным звонком разбудил находившегося на подмосковной даче Сталина. Немцы, доложил он, подвергли обстрелу позиции Красной Армии вдоль границы по всему фронту. Сталин отказался верить в полномасштабное вторжение немцев, хотя оно шло полным ходом. Разумеется, утром он собрал ведущих военачальников и членов Политбюро в Кремле и сказал им, что, дескать, Гитлеру об этом ничего не известно, что, мол, все это заговор германского командования. Только когда немецкий посол в Советском Союзе, граф Вернер фон дер Шуленбург, встретившись с наркомом иностранных дел СССР Молотовым в Кремле, передал официальное объявление войны, Сталин признал, что Гитлер обвел его вокруг пальца. Какое-то время он был потрясен вероломством фюрера, но вскоре уже решал вопросы обороны страны. 23 июня 1941 г. он работал за своим столом в Кремле с 3.20 утра до 18.25 вечера, собирая сведения и занимаясь подготовкой создания Государственного комитета обороны. Шли дни, наступление немцев подавляло масштабом и скоростью. В конце июня Сталин, перед тем как уехать на дачу, хриплым от волнения голосом произнес: «Все кончено. Я сдаюсь. Ленин завещал нам такое государство, а мы просрали его». Он не обратился с речью к народу, не принимал никого из подчиненных, даже не подходил к телефону. А немецкие самолеты тем временем вовсю разбрасывали листовки над позициями Красной Армии, в которых утверждалось, что Сталин мертв. Когда члены Политбюро прибыли на дачу, Сталин, увидев их, плюхнулся в кресло. «Зачем вы приехали?» — странным голосом спросил он. И тут с ужасом двое членов делегации, Микоян и Берия, поняли, что он подумал, что они прибыли арестовать его
[319].
Будучи убеждены, что советская система настолько уязвима, что достаточно лишь одного мощного удара, и она развалится, Гитлер и его генералитет делали ставку на быстрое поражение Красной Армии. Как и их предшественники в 1914 г., они рассчитывали, что кампания будет завершена еще до наступления Рождества. И поэтому не создавали ни резервов войск у себя в тылу, ни стратегических запасов на случай непредвиденного затягивания боевых действий на Восточном фронте. Многие из пилотов люфтваффе, сражавшихся в небе России, готовы были в любую минуту получить приказ о переброске на запад сражаться с британцами. Ошеломляющие военные победы первых недель убедили их в этом. Советские армии были полностью разгромлены. Гитлер разделял чувство всеобщей эйфории. 23 июня 1941 г. он выехал из Берлина в новую ставку в Растенбург в Восточной Пруссии. Там в лесу расположился недостроенный бункер, к которому была подведена железнодорожная ветка, по ней иногда подкатывал и Геринг на своем роскошном личном поезде. Ставка оборудовалась с осени 1940 г. В ее состав входили бетонные бункеры, а также домики для охраны, бараки для личного состава. Территория была тщательно замаскирована от воздушной разведки. Неподалеку протянулась взлетно-посадочная полоса, и в случае необходимости можно было поддерживать оперативную связь с Берлином. Существовали и сильно охраняемые комфортабельные барачные постройки, предназначавшиеся для представителей генералитета. Гитлер назвал ставку в Пруссии «Вольфшан-це» — «Волчьим логовом» (дело в том, что в 1920-е гг. имя Wolf — Волк — было его партийным псевдонимом). Именно здесь проходили совещания, именно здесь имели место знаменитые продолжительные обеды и ужины, сопровождаемые его бесконечными монологами, которые он велел записывать «для потомков». Гитлер не рассчитывал оставаться в Восточной Пруссии больше чем несколько недель. «Война на Востоке в основном уже выиграна», — заверил он Геббельса 8 июля 1941 г.
[320], повторив мнение своих генералов.
3 июля 1941 г. начальник Генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер, отмечая, что у Красной Армии никаких резервов для дальнейшего ведения войны не остается, ликовал. «Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней»
[321].
В связи с этим 16 июля 1941 г. Гитлер провел совещание по вопросу управления завоеванными территориями. Имперским министром оккупированных восточных территорий был назначен главный идеолог НСДАП Альфред Розенберг. Отнюдь не второстепенную роль сыграло то обстоятельство, что Альфред Розенберг был из прибалтийских немцев и в совершенстве знал русский язык. Розенберг рассчитывал отвести особую роль Украине, стремясь заручиться поддержкой украинского населения в борьбе с русскими. Однако этим планам было суждено остаться на бумаге. Гитлер запретил армии, и даже СС Гиммлера, и Управлению по четырехлетнему плану Геринга вмешиваться в сферу компетенции Розенберга. Дело в том, что и Гиммлер, и Геринг, не говоря уже о Гитлере, не были заинтересованы во включении безжалостно покоренных восточных областей и их населения в состав рейха. Напротив, планировалось изгнание населения за Урал. Именно поэтому Гитлер назначил Эриха Коха, гаулейтера Восточной Пруссии, имперским комиссаром Украины, напутствовав его проявлять твердость. Кох не протестовал. Его коллеги в рейхскомиссариате Остланд, включавшем страны Балтии и генеральный комиссариат Белоруссии, Генрих Лозе и Вильгельм Кубе проявили себя не с лучшей стороны: слабость, коррупция и, в конце концов, они впали в немилость, как, впрочем, и сам Розенберг. И на оккупированных территориях Советского Союза СС делали что хотели, пользуясь даже большей свободой, чем в Польше.
