8 мая 1945 г., опровергнув закрепившуюся за ним репутацию нерешительного человека, покончил с собой имперский министр образования Бернхард Руст. 2 ноября 1946 г. британские войска арестовали имперского министра юстиции Отто Георга Тирака, который совершил самоубийство в лагере для интернированных. Счеты с жизнью решил свети и президент Имперского верховного суда Эрвин Бумке. 6 октября 1945 г. в камере повесился имперский руководитель здравоохранения Леонардо Конти, который был арестован и заключен под стражу еще до Нюрнбергского суда за участие в умерщвлении пациентов психиатрических клиник. В американском плену покончил с собой и предводитель нацистов Судетской области Конрад Генлейн. Всего счеты с жизнью свели 8 гаулейтеров из 41, 7 высших чинов СС и полиции из 47, 53 армейских генерала из 554, 14 генералов люфтваффе из 98, 11 адмиралов из 53. В конце апреля 1945 г. в соответствии с личным приказом фюрера всем военнослужащим, пытаясь избежать позорной капитуляции, в лесу неподалеку от Дюссельдорфа застрелился и обласканный Гитлером фельдмаршал Вальтер Модель. 5 февраля 1948 г. Нюрнбергский трибунал признал виновным в военных преступлениях генерала Йоханнеса Бласковица — некогда ему отказали в присвоении звания фельдмаршала за то, что он осудил зверства немецких войск в Польше в 1939 г., — после чего он выпрыгнул из окна своей камеры. Едва узнав о смерти Гитлера, вместе с женой покончил с собой и гаулейтер Гессен-Нассау Якоб Шпренгер
[1651].
Подумывали о самоубийстве и многие другие. Рассматривал этот вариант в 1945 г. и бывший комендант Освенциме Рудольф Хёсс. «С гибелью фюрера погиб и наш мир. Зачем было жить дальше?» Позднее, после длительных споров Хёсс и его супруга все же решили не прерывать жизнь «ради детей». Впоследствии Хёсс пожалел о своем решении. «Мы были неразрывно связаны с тем миром и должны были сгинуть вместе с ним»
[1652].
Его отношение разделяли многие другие нацисты, особенно молодые, вся сознательная жизнь которых прошла под властью режима. Как писала Мелита Машман:
Я была убеждена, что мне не пережить Третий рейх. Если он был обречен на гибель, то вместе с ним и я. Одно автоматически следовало за другим без моего участия. Я не считала, что должна была пожертвовать собой ради режима. Равно как и не думала о самоубийстве. Меня переполняло смутное предчувствие, словно «мой мир» сойдет с оси, подобно созвездию во время космической катастрофы, и как горстку пыли унесет меня во тьму
[1653].
По ее признанию, и Мелита, и ее друзья «хотели, чтобы ничто не смогло пережить Третий рейх»
[1654]. Как выяснилось позднее, она тоже решила жить дальше и лицом к лицу встретиться с пугающей неизвестностью будущего, где уже не будет нацизма. Другие фашисты были настроены гораздо решительнее. В 1991 г. сын Мартина Бормана в интервью Гитте Серени рассказал, как после закрытия 23 апреля 1945 г. имперской школы НСДАП в Фельдафинге, где он учился, его отвезли в Оберзальцберг, а 1 мая он сидел вместе с сослуживцами отца и работниками Бергхофа в местной гостинице, когда по радио объявили о смерти Гитлера. Некоторое время все молча сидели на своих местах, вспоминал он, «но вскоре люди начали выбегать на улицу. Выбежал первый — раздался выстрел. Затем выбежал второй, за ним — еще один. Внутри никто не произнес ни слова, не раздалось ни единого звука, кроме доносившихся снаружи выстрелов. Но было такое ощущение, что на этом все закончится и нам всем придется умереть». И 15-летний Борман-младший тоже вышел, взяв с собой пистолет. «Мой мир рухнул. У меня больше не было будущего». Но на заднем дворе гостиницы, «где по всему садику валялись трупы», он увидел сидящего на бревне мальчика лет восьми, и тот «позвал меня и предложил сесть рядом. На улице так хорошо пахло, пели птицы, мы разговорились, и все прошло»
[1655].
Тем не менее из тех, кто раздумывал о самоубийстве, очень многие все же решились на этот фатальный шаг. Волна самоубийств затронула не только ряды убежденных нацистов. В докладе о поведении и моральном состоянии населения, составленном в конце марта 1945 г., СД отмечало, что царившая вокруг атмосфера скорее свидетельствовала о грядущем конце света:
Огромное количество людей привыкло жить лишь одним днем. Они предаются всем доступным удовольствиям. Последнюю бутылку вина, которую берегли на случай победы, затишья между бомбежками или возвращения с фронта сына или мужа, выпивают по самому нелепому поводу. Люди привыкают к мысли о самоубийстве. Повсюду большим спросом пользуются яды, пистолеты и другие средства суицида. Несомненно, наиболее распространенным явлением сейчас стали самоубийства от отчаяния в ожидании неизбежной катастрофы
[1656].
Ранее в том же месяце пастор берлинской церкви Памяти кайзера Вильгельма решил прочесть проповедь о греховности суицида. Но его словам не вняли. В столице официальная статистика отметила в марте 1945 г. 238 самоубийств, затем резкий скачок до 3881 случая в следующем месяце и в мае спад до 977 случаев. Обычные горожане были растеряны, впадали в отчаяние, не видели никаких перспектив после падения Третьего рейха. В обнаруженных полицией предсмертных записках причинами самоубийств люди называли «текущую ситуацию» и «страх перед нашествием русских» без дальнейших разъяснений. Как обмолвился один из них, после краха империи «жизнь утратила смысл». Кроме того, отсутствие перспектив заставляло многих сначала убивать своих детей, а затем кончать с собой
[1657].
Смертность от суицида возросла почти повсеместно, в т.ч. в областях, где исконно большим влиянием пользовалось католичество, однако там, вероятно, подобное явление объяснялось наплывом беженцев из протестантских районов, где табу на самоубийство не было столь строгим. В частности, в Верхней Баварии в апреле и мае 1945 г. было совершено 421 самоубийство, тогда как в предыдущие годы в том же месяце их насчитывалось не более 3-5. Но подобные всплески не шли ни в какое сравнение со статистикой регионов, оккупированных советскими войсками, в т.ч. Берлина. В районе Фридрихсхайн учащиеся средней школы рассказывали, что в тот день, когда пришли русские, с собой покончили более сотни человек. «Благо, нету газа, — добавила одна школьница, — иначе перетравилось бы еще больше народу. Возможно, и мы тоже»
[1658]. В Померании, в деревне Шифельбейн, один пастор рассказывал, что после прибытия Красной Армии «целые семьи верующих сводили счеты с жизнью: топились, вешались, резали вены, сжигали себя в домах». По сообщениям, появление советских войск вызвало массовые самоубийства в городах Померании: 500 человек покончили с собой в Тшчанке, 700 — в Деммине. В похоронной книге городка Тетеров, где до 1946 г. проживало около 10 000 человек, в начале мая 1945 г. отмечено 120 самоубийств. Несомненно, главной причиной суицида все же стали массовые изнасилования, которые устраивали советские солдаты. В Тетерове после подобных инцидентов из чувства стыда и поруганной чести отцы семейств убивали жен и детей, зачастую с согласия самих женщин, а затем кончали с собой. По сообщениям, в Судетской области «целые семьи надевали лучшие воскресные наряды, а потом вешались и травились»
[1659].
