Население относилось к призыву в фольксштурм крайне негативно. Люди прекрасно знали, что в военном отношении ополчение совершенно бесполезно, и приходили в ярость от осознания, что за жертвы от них требовали. Красные объявления, развешанные по всему Штутгарту 20 октября 1944 г. и объявлявшие о наборе в народное ополчение, напоминали горожанам красные плакаты, некогда оповещавшие о казнях. По некоторым свидетельствам, жители говорили: «Скоро тоже состоится казнь — казнь немецкого народа»
[1530]. Вербовали в ополчение всех подряд. Потому в фольксштурме оказалось немало доверчивых людей, которые вовсе не собирались воевать. Одной из таких жертв стал театральный критик, писатель и псевдоаристократ-фантазер Фридрих Рек-Маллецевен. Когда началась призывная кампания, он безмятежно жил в небольшом поместье на баварских холмах вместе со второй женой Ирмгардой, на которой женился в марте 1935 г., и тремя дочерьми 1939, 1941 и 1943 годов рождения. С этого момента Рек оказался заложником собственной лжи и предательства. Писатель всюду хвастался, что, дескать, во время Первой мировой войны наслаждался героическими буднями прусского офицера. Неудивительно, что командование фольксштур-ма в ближайшем городке Зеебрюк предложило ему вступить в ополчение. Но Рек, который в боевых действиях фактически не участвовал и ни разу в жизни ни в кого не выстрелил, предложением пренебрег. Спустя четыре дня, 13 октября 1944 г., по приказу призывного комитета в Траунштейне его арестовали за подрыв государственной военной программы, и он неделю провел в тюрьме. После этого гестапо установило за Реком наблюдение. Кроме прочего, полиция знала, что он писал книги откровенной антинацистской направленности, такие как опубликованное в 1937 г. исследование кровавого режима анабаптистов в XVI в. в Мюнстере (с подзаголовком «История великого заблуждения») и работа об убийстве Шарлоттой Корде французского революционера Жана-Поля Марата.
Не имея возможности взяться за Река даже на основании его бунтарских книг, изданных в Германии совершенно легально с санкции цензуры, в гестапо решили воспользоваться доносами директора мюнхенского издательского дома «Кнорр и Хирт» Альфреда Залата, который 10 июля 1944 г. прочел письмо Река своему коллеге Фрицу Хазингеру по поводу авторских отчислений. В тексте письма содержались не только слова о «теперешней марке», которой хватает «лишь на половину того, что можно приобрести за ту же сумму в более твердой валюте», но и общие, неявные сетования по поводу того, как изменилось отношение издателей к авторам начиная с 1933 г. Доноса оказалось достаточно, чтобы 29 декабря 1944 г. арестовать писателя по обвинениям в «оскорблении германской валюты» и «клевете на государство». 7—8 января 1945 г. мюнхенская тюрьма, куда угодил Рек, была разрушена бомбежкой, и его вместе с другими заключенными перевезли в Дахау, где по приказу гестапо держали для дальнейших допросов. За последние месяцы войны условия в лагере резко ухудшались, и Рек вскоре заболел и был помещен в больничный барак. После выздоровления писателя вновь вернули в обычные условия содержания, вскоре он вновь заболел и в половине девятого 16 февраля 1945 г. умер. В документах причиной смерти значился энтероколит, однако несколько свидетелей — сосед Река по лазарету, лагерный врач, наблюдавший его до самой кончины, и медицинский секретарь — впоследствии заявляли, что Рек умер от тифа. Дело в том, что даже перед самым падением рейха наличие этого заболевания в лагере администрация старалась всячески скрыть
[1531].
Не только гражданские лица старшего поколения, такие как Рек, но и юноши, а все чаще и девушки вербовались в зенитные части, чтобы во время авианалетов обслуживать орудия и прожекторные установки и принимать участие в других военных мероприятиях. Даже руководство НСДАП в октябре 1944 г. сетовало на то, что фольксштурм состоит из людей «в силу возраста едва ли способных выполнять какие-либо серьезные задания», тогда как юнцы из Гитлерюгенда призывались на строительство оборонительных сооружений «почти на всех рубежах рейха»
[1532]. В частности, 17 марта 1945 г. призвали всех 14—16-летних учеников элитной средней школы НАПОЛАС в Ораниенштейне и вскоре перебросили на западные укрепления. Спустя пять дней прибыл инструктор СС, который начал обучать остальных школьников стрельбе из фаустпатронов
[1533]. Женщины также призывались в вооруженные силы для службы во вспомогательных подразделениях. Одна девушка из Восточной Пруссии рассказывала, как отряд неопытных ополченцев уже три недели учили стрелять из пистолета. Однажды во время налета вражеских истребителей на тренировочный лагерь, девушка, стоявшая на посту за пределами лагеря, убежала в укрытие. За это ее приговорили к смертной казни:
Нас всех выстроили у ограды и заставили смотреть, как будут расстреливать нашу подругу... Многие девушки падали в обморок. Затем их погнали обратно в лагерь... Казнь произвела на нас неописуемое впечатление. Мы весь день проревели, не вылезая из постелей. На работу никто не пошел. За это всех развели по камерам... Продержали так 4 дня на хлебе и воде. С собой разрешили взять только экземпляр «Майн Кампф» или Библию, но я ничего не взяла
[1534].
Наиболее наглядно целесообразность призыва таких контингентов показывает случай, произошедший с 23-летней Ритой X., швеей, в обязанности которой входил вывоз армейской документации и уничтожение документов, уличавших командование в совершенных преступлениях. Лил дождь, она зажгла огонь и увидела, что «повсюду валялись подписанные бумаги и папки, потому что ветер постоянно разбрасывал сложенные нами небольшие стопки». Будучи набожной католичкой, Рита заметила: «Было так странно и в то же время чудесно стоять там и каким-то непонятным образом ощущать падение безбожного режима»
[1535].
«Мир погибнет вместе с нами»
I
Последняя речь Гитлера, транслировавшаяся 30 января 1944 г. в день 20-й годовщины его назначения рейхсканцлером, вызывала скорее сочувствие, нежели воодушевление слушателей. Фюрер даже не удосужился выразить надежду на то, что вскоре «чудо-оружие» все изменит. Вместо этого он, как всегда, обрушился на представителей «еврейского мирового заговора», одержимых уничтожением Европы. Немцы, сказал Гитлер, обязаны бороться до победы. На этот раз предательства, постигшего страну во время Первой мировой войны, никто не допустит. Даже убежденные нацисты сочли речь вялой, невыразительной. Позднее Мелита Машман писала:
