Усилилось сопротивление и на западе, особенно во Франции, где местные партизаны — маки уже насчитывали в своих рядах тысячи мужчин и женщин и устраивали диверсии на немецких военных объектах, пытаясь подготовить почву для вторжения через Ла-Манш. При помощи тщательной дезинформации британская и американская разведка убедила немецких генералов в том, что наступление начнется либо на территории Норвегии, либо в окрестностях Кале, либо в каком-нибудь другом морском порту. Более миллиона английских, американских, французских, канадских и других союзных солдат было сосредоточено на юге Англии под командованием генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра. В ночь на 6 июня 1944 г. свыше 4 тыс. десантных судов и более тысячи боевых кораблей переправили войска через пролив, в то время как три воздушно-десантные дивизии осуществили выброс сил в тылу противника. Ввиду того, что боевой флот Германии фактически отсутствовал, люфтваффе было сильно ослаблено потерями предыдущих месяцев, а силы вермахта рассеяны по другим территориям и страдали от нехватки отборных дивизий, сражавшихся на Восточном фронте, сопротивление немцев оказалось слабее, чем предполагалось. Смятая в результате обстрелов с моря и бомбардировок с воздуха немецкая оборона не выдержала натиска сил вторжения, и на всех участках, кроме пляжа «Омаха», сопротивление сил вермахта было быстро подавлено. К концу дня 6 июня 1944 г. в ходе операции союзников на сушу благополучно высадились 155 тыс. солдат и 16 тыс. единиц техники. Заранее подготовленные искусственные гавани (Mulberry) были спущены на воду, смонтированы, и на пяти участках продолжилась высадка союзных войск, которые затем успели объединиться, пока немцы не сумели перебросить подкрепления для отражения атак противника. Взятие Шербура 27 июня 1944 г. дало в руки союзникам исправно действующий морской порт, куда немедленно началась переброска новых войск и снаряжения. Немецкие резервы спешно перебрасывались на Западный фронт, там стали лихорадочно сооружать укрепления. Однако германские фельдмаршалы, Рундштедт и подчиненный ему Роммель, не располагали эффективным стратегическим планом, который позволил бы сдержать противника, уже переходившего в наступление в Нормандии. Отныне Германия воевала на два фронта
[1409].
Гитлер отреагировал вполне предсказуемо, обвинив во всем генералов. Они постоянно забрасывали его пессимистическими прогнозами и требованиями отдать приказ об отступлении и выводе войск вместо того, чтобы остаться и сражаться до последнего, что приводило фюрера в бешенство. 1 июля 1944 г. изнуренный постоянными спорами с Гитлером начальник Генерального штаба Курт Цейтцлер не выдержал и попросту покинул штаб. В январе 1945 г. фюрер изгнал его из армии, лишив права носить военную форму. 21 июля 1944 г. на место Цейтцлера прибыл Гейнц Гудериан. Спустя три дня на Западном фронте в отставку был отправлен генерал-фельдмаршал фон Рундштедт, а также командующий люфтваффе Гуго Шперле, прославившийся бомбардировками Герники во время гражданской войны в Испании. Теперь Гитлер обвинил Шперле в том, что тот не сумел эффективно отразить воздушный удар союзников. Место Рунд-штедта занял генерал-фельдмаршал Гюнтер фон Клюге. На Восточном фронте после сокрушительного поражения группы армий «Центр» во время операции «Багратион» в резерв был отправлен генерал-фельдмаршал Эрнст Буш. Сменил его генерал-фельдмаршал Вальтер Модель, один из немногих старших офицеров, кого Гитлер еще высоко оценивал. 14 июля 1944 г., в последний раз покинув Бергхоф, Модель направился в Ставку фюрера «Волчье логово» неподалеку от Растенбурга. Тем временем Гитлер не скупился на гневные филиппики в адрес генералитета
[1410].
III
Катастрофические провалы военных операций весной и в начале лета 1944 г. способствовали росту сопротивления не только в оккупированной Европе, но и в самом рейхе. Поражения прошлых лет уже воспринимались как ошибки правящего режима, в котором многие успели разочароваться. Еще сильнее авторитет власти подорвали опустошительные последствия бомбежек. Тем не менее публичные акты сопротивления и неповиновения оставались явлением редким. Тех же, кто сам решался выступить против режима, ожидали арест, суд и нередко казнь. Организованное сопротивление оставалось делом крайне небезопасным. Группы Сопротивления социал-демократов и коммунистов были уничтожены гестапо еще в 1930-е гг., а их лидеры либо высланы, либо угодили в тюрьму или концлагерь. Не только суровый полицейский режим военных лет, но и пакт Молотова-Риббентропа подорвали решимость бывших активистов рабочего движения, поэтому они взялись за организацию какой бы то ни было протестной активности не ранее июня 1941 г. К тому же всеобщее ликование, вызванное триумфами 1939—1940 гг., заразило как представителей рабочего класса, так и социал-демократов. С началом вторжения в СССР гестапо на всякий случай арестовало и бросило в лагеря многих бывших коммунистических активистов, чтобы те вдруг не начали подрывную деятельность. Лишь в 1942 г. после поражения вермахта на подступах к Москве эти подпольные коммунистические группы Сопротивления вновь пробудились там, где традиционно были сильны позиции коммунистов: в Саксонии, Тюрингии, Берлине и Руре. Некоторым из них удалось установить контакт с нашедшим убежище в Москве партийным руководством, однако связь с ним постоянно прерывалась, а централизованная координация действий отсутствовала. Коммунисты сумели выпустить несколько серий листовок, в которых призывали бороться с нацизмом и даже оправдывали акты саботажа, но в целом они практически ничего не добились — их организацию ликвидировало гестапо. Наиболее впечатляющей, несомненно, оказалась работа группы евреев-коммунистов и сочувствующих под руководством Герберта Баума, которая, как мы уже знаем, сумела сорвать часть антисоветских выставок, организованных Геббельсом в Берлине. Хотя их диверсии обошлись без жертв, но серьезного ущерба не нанесли. Вскоре их тоже выдали гестапо. Тридцать человек было арестовано, и после рассмотрения дела Народной судебной палатой 15 из них казнили
[1411].
С середины 1930-х гг. официальные директивы из Москвы обязывали коммунистов начать сотрудничество с социал-демократами на «народном фронте». Однако эту инициативу встретили весьма настороженно с обеих сторон. Социал-демократы вполне оправданно подозревали, что за подпольными группами коммунистов установлено гораздо более пристальное наблюдение, нежели за ними. К тому же риск такого сотрудничества был красноречиво продемонстрирован 22 июня 1944 г., когда берлинская встреча социал-демократов Юлиуса Лебера и Адольфа Рейхвейна с коммунистическими функционерами завершилась арестом всех участников. Коммунисты же в свою очередь понимали, что с окончанием войны социал-демократы, весьма вероятно, вновь станут их главным соперником в борьбе за рабочий класс, поэтому любое сотрудничество могло носить сугубо тактический и временный характер и не предполагало никаких уступок будущему политическому конкуренту. В концентрационных лагерях, особенно в Бухенвальде, коммунисты создавали партийные ячейки, которым иногда удавалось организовать в среде заключенных некоторое подобие самоуправления. Руководство лагеря содействовало тому, чтобы лидерами и политическими вождями таких объединений становились коммунисты, потому что считало их весьма надежными и эффективными кандидатами на эту роль. Со своей стороны узники-коммунисты пытались сохранить солидарность в своей среде и защитить товарищей, перекладывая трудную и опасную работу на других заключенных — «асоциальных личностей» и уголовников. Поддерживая хорошие отношения с администрацией, они рассчитывали улучшить условия содержания в лагере и тем самым облегчить участь всех остальных заключенных. В такой ситуации полноценно сотрудничать с социал-демократами и другими категориями узников было едва ли возможно. Важнейшей составляющей коммунистической группы являлась солидарность. Столь ненадежная стратегия, состоявшая в попытках удержать баланс между идеологической чистотой и самозащитой через сотрудничество с СС, привела после войны к возникновению множества зачастую острых разногласий внутри движения
[1412].
