Но джаз и свинг были инструментом не только в руках режима, но и средством борьбы против него. В Гамбурге детям состоятельных родителей, немецким «стилягам», даже война не помешала собираться на танцы и устраивать вечеринки. В начале 1940 г. гестапо обнаружило в дансинге отеля «Альтона» 500 человек, отплясывавших под английскую музыку. В следующий раз полиция была начеку. 2 марта 1940 г. агенты гестапо провели облаву в клубе Curio-Haus, расположенном в университетском квартале: забаррикадировав двери, он успели снять отпечатки у 408 участников, 17 из которых оказались несовершеннолетними. Позже все общественные танцевальные площадки закрыли, но «золотая молодежь» Гамбурга продолжала веселиться на частной территории. До декабря 1941 г. они собирались неподалеку от железнодорожной станции Даммтор в кинотеатре «Ватерлоо» и смотрели американские фильмы. В роли кинооператора на этих показах выступал будущий газетный издатель Аксель Шпрингер. Когда полиция стала слишком назойливой, «стиляги» перебрались на роскошные виллы родителей, где продолжали развлекаться в подвалах в обстановке, которую гестапо осуждающе называло «интимной». В июне 1942 г. на одной из таких вилл прошла вечеринка в стиле кабаре с участием двойников Гитлера и Геббельса. Представители Гитлерюгенда, которые побаивались «стиляг», считая их соперниками в борьбе за популярность, подослали на вечеринку шпионов, и организатор праздника был арестован.
Высокомерие и беззаботность «стиляг», их вызывающая одежда: например, серый костюм Ганнелора Эверса, состоящий из мужского жилета и открытого пиджака с плечиками («полный отпад», как вспоминал позже один из ветеранов молодежного движения) или привычка Курта Рудольфа Хоффмана носить на лацкане пиджака американский флаг, а также восхищение британским стилем — все это стало известно Гиммлеру и Гейдриху, которые 26 февраля 1942 г. приказали всех арестовать, избить и отправить на работу. Родителей надлежало допросить и, если вдруг обнаружится, что они поощряли «англофильские устремления» своих отпрысков, отправить в концентрационный лагерь. Через несколько недель около семидесяти молодых людей было арестовано и выслано в лагеря, в т.ч. в Равенсбрюк и Заксенхаузен. Их отнесли к категории политзаключенных, хотя многие отвергали влияние каких-либо политических убеждений. «Мы были слишком молоды и слишком глупы», — признавался позже один из «стиляг». Что же касается их обычая освистывать новостные обозрения в кинотеатрах, по словам одного из бунтарей, они так поступали, потому что «хотели доказать этим скотам, что мы другие, только и всего». Тем не менее игнорирование расистских догм режима, позволявшее многим «стилягам» вступать в интимные отношения с еврейскими девушками, ненависть к войне, которую они выражали в письмах (перехваченных гестапо), и нескрываемое презрение к нацистским лидерам и Гитлерюгенду послужили достаточным основанием, чтобы причислить их к политическим преступникам. Многие «стиляги» из тех, кто был моложе, после отбытия срока в лагере для несовершеннолетних были призваны в армию, однако, согласно письменным свидетельствам, по крайней мере трое из них ухитрились ни разу не выстрелить в противника, а двоим удалось перейти линию фронта и сдаться в плен
[1300].
IV
Судя по популярности музыкальных фильмов и радиопередач, музыкальная жизнь Германии вряд ли сильно изменилась в военные годы
[1301]. Произведения в духе эскапизма оставались востребованы как на театральной сцене, так и в кино: наиболее заметным произведением того времени является «Каприччио» Рихарда Штрауса (1942 г.). Сам фюрер в последние годы проникся страстью к творчеству Антона Брукнера, чьи рукописи планировал собрать в величественной библиотеке огромного австрийского монастыря Св. Флориана, где Брукнер играл на органе и впоследствии был похоронен. Монастырь находился неподалеку от любимого города Гитлера — Линца. Фюрер приказал без промедления выдворить монахов и перестроить здание в библиотеку. Кроме того, он выделил личные средства на реставрацию органа и издание собрания сочинений Брукнера под редакцией Бернгарда Гааса. Гитлер приобрел для библиотеки немало дополнительной литературы, а на базе монастыря создал центр по изучению творчества Брукнера, который оплачивался из его личного фонда. Со временем здесь собирались основать крупнейшую в Германии консерваторию. Гитлер выступил с идеей организовать симфонический оркестр имени Брукнера, который дал первые концерты осенью 1943 г. Разработанный фюрером проект колокольни в Линце, которая по его замыслу должна была исполнять мелодию из четвертой — Романтической — симфонии Брукнера, так и не был реализован
[1302].
Однако, по мнению Гитлера, никто не мог сравниться с Вагнером. В 1940 г., возвращаясь после краткого визита в Париж, фюрер заехал в Байройт послушать «Сумерки богов». Этот концерт стал для него последним. Поглощенный военными заботами фюрер все реже появлялся на публике и с тех пор не посетил ни одного концерта. Что, впрочем, не подорвало его веры в могущество музыки. В том же году Гитлер поручил организовать в Байройте «Военный фестиваль», на который он пригласил — или вынудил явиться — специально отобранных гостей. В итоге за все пять лет на фестивале побывало 142 тыс. человек. «Война, — вспоминал фюрер в январе 1942 г., — позволила мне исполнить заветную мечту самого Вагнера: открыть двери фестиваля для избранных представителей народа — солдат и рабочих — совершенно бесплатно»
[1303]. К 1943 г. в связи со стремительно ухудшающейся обстановкой на фронте «Сумерки богов» после совещания Гитлера с Винифредом Вагнером были заменены на «Нюрнбергских мейстерзингеров», их исполняли на фестивале последние два военных года. После Сталинградской катастрофы фюрер перестал слушать Вагнера даже у себя дома и утешался полюбившейся ему опереттой Франца Легара «Веселая вдова», не придавая, однако, ни малейшего значения тому, что либретто было написано еврейкой — женой Легара
[1304].
Байройт и его фестивали всегда с трудом вписывались в историю Третьего рейха, в немалой степени благодаря тому, что ими руководили потомки Вагнера при непосредственном участии Гитлера, тогда как прочие аспекты музыкальной жизни находились под контролем Имперской музыкальной палаты, т.е. Министерства пропаганды Йозефа Геббельса. В 1940 г. министерство заявило, что в Германии насчитывается 181 действующий оркестр, где работают 8918 музыкантов
[1305]. Им приходилось приспосабливаться к условиям военного времени, выступая на военных заводах и благотворительных мероприятиях в поддержку армии. Из политических соображений режиму пришлось пересмотреть свое некогда враждебное отношение к музыкальному модернизму: то, что Венгрия являлась союзником Германии, позволило в 1942 г. Мюнхенской филармонии под управлением дирижера Освальда Кабасты исполнить «Музыку для струнных, ударных и челесты» Белы Бартока, хотя композитор всегда был категорически против того, чтобы его произведения исполнялись в нацистской Германии (к тому времени он эмигрировал в США). Однако именно из политических соображений оркестрам предоставлялась возможность выезжать с гастролями в оккупированные страны, тем самым распространяя и популяризируя немецкую музыкальную культуру. Подавляющая часть репертуара состояла из сочинений немецких авторов, среди которых особое место занимали в те годы еще здравствовавшие классики — Рихард Штраус и Ганс Пфицнер. Благодаря выдающимся дирижерам, таким как Ойген Йохум, Ганс Кнаппертс-буш, и молодым талантам, как Герберт фон Караян и Карл Бём, исполнительское мастерство оставалось на очень высоком уровне, но только до 1943 г., когда почти все концертные залы и оперные театры были разрушены, а многих музыкантов и концертмейстеров призвали в армию. Бём удержался лишь благодаря тому, что начинал концерты с нацистского приветствия, а Караян, еще в 1933 г. вступив в НСДАП, снискал репутацию благонадежного человека, начав в военные годы соперничать за зрительское признание с более опытным дирижером Вильгельмом Фуртвенглером
[1306].
