К этому времени голод и смертельные инъекции применялись также для уничтожения нарушителей режима и трудноизлечимых больных, а заодно и для умерщвления тех, кого директора независимо от информации из форм Т-4 считали никудышными работниками. Например, в Кауфбойрен-Ирзее 15-летнему цыганенку, пойманному на краже из госпитального склада, ввели смертельную инъекцию, сказав, что просто сделают прививку от тифа. В Хадамаре в декабре 1942 г. выяснили, что один из пациентов, бывая в городке, рассказывает всякое о приюте — его заперли в комнате, где он умер через три дня. Свою роль также играла коррупция: иногда пациентов, имевших хорошие часы или пару качественной обуви, убивала обслуга, желавшая завладеть их имуществом. В психиатрической клинике Кальменхоф урожай, собиравшийся с участка в 1000 акров, нередко присваивался директором и персоналом, в то время как пациенты кое-как жили на половинном рационе молока, мяса и масла
[1130].
В 1944—1945 гг. программа уничтожения действовала с особой интенсивностью и в некоторых заведениях продолжалась до самого конца войны. Так, в Кауфбойрен-Ирзее одно из убийств было зафиксировано 29 мая 1945 г., почти через месяц после окончания войны
[1131]. В переходный период к изначальному списку добавились новые категории жертв. К концу 1942 г. центральное руководство программы эвтаназии приступило к организации уничтожения иностранных рабочих, в частности, поляков, страдавших психическими заболеваниями, либо заболевших туберкулезом. С середины 1944 г. до конца войны в Хадамаре уничтожили более 1000 таких пациентов. Еще больше убийств было совершено в Хартхейме и других центрах уничтожения, а также в новых лагерях и заведениях, выделенных специально для этой цели. Убивали даже младенцев, родившихся у женщин, вывезенных на принудительные работы и отказавшихся делать аборт. С 1943 по 1945 гг. в Кельстербахе уничтожили 68 детей в возрасте до 3 лет, которых сочли потомством, нежелательным в расовом отношении
[1132]. В Хадамаре убили более 49 здоровых детей, переведенных туда в апреле 1943 г., — на том основании, что их классифицировали как «полукровок первой степени», у которых один из родителей был евреем. Дети часто попадали на обработку из-за того, что у них погибли оба родителя или один из родителей-евреев был убит, а второго сочли неспособным заботиться о ребенке. Оправдывая эти убийства, главный врач приюта в Хадамаре, Адольф Вальман, утверждал, что жертвы страдали от «врожденного слабоумия» и были «неспособны к обучению» — несмотря на полное отсутствие каких-либо медицинских или психиатрических свидетельств болезни
[1133].
Убийства психически больных пациентов происходили и за пределами рейха. Уже в 1939—1940 гг. это имело место на территории оккупированной Польши. Начиная с лета 1941 г. то же происходило в областях Советского Союза, занятых немцами в ходе операции «Барбаросса». Наряду с убийством большого числа евреев и деятелей коммунистической партии, войска эйнзатцгруппы группы СС занимались поиском психиатрических больниц и систематическим уничтожением их обитателей, которых расстреливали, отравляли ядом, морили голодом или выбрасывали на мороз, заставляя умирать от холода. По приказу Гиммлера, с августа 1941 г. начали искать другие способы уничтожения — ввиду стресса, причиняемого эсэсовцам столь прямыми методами убийства. Личный состав или начинал пить, или вскоре доходил до нервного истощения. Вначале, заручившись помощью Альберта Видмана из криминально-технического института, эсэсовцы пробовали уничтожать пациентов, запирая их в домах, которые затем подрывали взрывчаткой. Попробовав, в СС решили, что это слишком хлопотно. Поэтому они вернулись к предложенному Видманом варианту с передвижными душегубками, в которых использовалась окись углерода. Эйнзатцгруппы СС продолжали уничтожать пациентов психиатрических больниц на оккупированной территории Советского Союза до конца 1942 г.
Хотя точное количество жертв осталось неизвестным, советские источники указывают, что таким способом было истреблено около 10 000 человек
[1134]. После августа 1941 г. немцы предприняли меры, чтобы скрыть программу массовых убийств от внимания общественности. К примеру, транспортировка пациентов оправдывалась необходимостью вывезти их из района бомбежек. Тем не менее убийства перестали быть тайной. 21 октября 1943 г. Герберт Линден жаловался президенту университета в Йене, что его подчиненные слишком открыто говорят о программе «детской эвтаназии»:
По словам директора Клооса из Штадтрода, в одной из клиник Йены матери мальчика, страдающего идиотией, заявили следующее: «Ваш сын — идиот без перспективы улучшения. Нужно отправить его в региональную больницу Штадтрода, там детей периодически смотрят три психиатра из Берлина — и они определят, кого нужно убить, а кого нет
[1135].
«Нужно покончить с расслабленностью», — требовал Линден. «Как вам известно, — добавил он в следующем письме, — фюрер хочет избежать дискуссий по вопросу эвтаназии»
[1136]. Со стороны церкви также раздавались голоса протеста, наиболее громко прозвучавшие в октябре 1943 г., когда синод в Бреслау выступил с публичным заявлением: «Уничтожение человеческих существ по причине того, что они связаны с преступным миром, слишком стары, психически больны, либо принадлежат иной расе, не является деянием, угодным Богу»
[1137]. Иногда протестантские лечебные учреждения вроде психиатрической больницы Фридриха Бо-дельшвинга в Бетеле пытались задерживать перевозку пациентов в центры уничтожения или направлять транспорт по неверному адресу, но их возможности были также ограничены
[1138]. Католическая церковь занимала выжидательную позицию, хотя быстро осознала, что программа уничтожения продолжается. В ноябре 1942 г. группа епископов подготовила черновой вариант пасторского послания, которое было запрещено к публикации кардиналом Бертраном, не пожелавшим обострять положение после проповеди Галена. Вместо этого в начале 1943 г. епископы запретили учреждениям католической церкви регистрировать пациентов для Имперского министерства внутренних дел, годом раньше выпустившего соответствующее распоряжение с очевидным намерением составить списки людей, намеченных для уничтожения
[1139]. 29 июня 1943 г. Римский Папа Пий XII издал энциклику «Mystici Corporis», осуждавшую способ, которым в Германии обращались с «физически ущербными, умственно отсталыми людьми, которые иногда лишаются жизни...» «От земли к небесам вопиет кровь тех, кем Господь дорожит больше всего потому, что эти люди заслуживают великой жалости», — заключил Римский Папа
[1140]. За этим 26 сентября 1943 г. последовало открытое осуждение убийства «невинных и беззащитных психически неполноценных и душевнобольных, неизлечимых и смертельно раненных, заложников, невооруженных военнопленных или уголовных преступников, людей иной расы или отверженных», исходившее от католических епископов и прочитанное во множестве церквей по всей Германии. В обращении поднимались действительно серьезные проблемы, но в целом эффект оказался ничтожным
[1141].
