IV
С ростом скученности в лагерях распространялись болезни. Заключенные, ослабевшие от недоедания и плохого обращения, легко подхватывали болезни, в т.ч. смертельно опасный тиф. Госпитальные бараки не справлялись с наплывом больных. По этой причине Гиммлер еще в 1941 г. запросил помощи у берлинского бюро по координации программы эвтаназии Т-4. Однако ее участники не могли оказать никакой поддержки, так как вначале программа эвтаназии занималась уничтожением только умственно неполноценных и больных людей. Но когда в августе 1941 г. эти убийства были остановлены из-за вмешательства влиятельного епископа Мюнстера Клеменса фон Галена, два главных руководителя программы — Филипп Боулер и Виктор Брак — начали командировать врачей программы Т-4 в концлагеря для обработки тяжелобольных заключенных. Врачи действовали под изобретенной в инспекции концентрационных лагерей бюрократической вывеской «Специальная обработка 14x13». Термин «специальная обработка» означал убийство, код «14» служил для обозначения умершего в лагере, а код «13» указывал на причину смерти — в данном случае на убийство газом (предусматривались и другие коды — самоубийство «14x6», смерть от естественных причин «14x7» и т.д.)
[1124]. Врачебные комиссии из бюро по координации эвтаназии, действовавшие по программе «14x13», посещали лагеря начиная с сентября 1941 г. После осмотра заключенных (в основном осмотра их внешнего вида), члены комиссий заполняли особые бланки, предусмотренные программой Т-4 и содержавшие данные лиц, отобранных для эвтаназии. Заполненные формы отсылали в Берлин, в контору Брака. Затем бумаги переправляли в один из центров уничтожения (Бренбург, Хартхейм или Зоннен-штейн), куда должны были доставлять заключенных из назначенных лагерей. Как сказано в письме Фридриха Меннеке к жене, написанном в концентрационном лагере Бухенвальд 26 ноября 1941 г., процесс селекции был «чисто формальной задачей», не имевшей с медициной почти ничего общего. По словам Меннеке, селекции подверглось «в общей сложности 1200 евреев, которых даже не всегда осматривали, а вместо этого изучали обстоятельства ареста (часто этим и ограничивались), механически копируя данные в их формы». Меннеке давал заключенным неевреям, отобранным для уничтожения, следующие характеристики: «маниакальный психопат с антигерманским образом мышления» или «асоциальный психопат, фанатично ненавидящий Германию». Среди основных симптомов Меннеке указывал что-то вроде «закоренелый коммунист, непригодный к службе в вооруженных силах» или «расово неполноценный»
[1125].
Людям, отобранным для уничтожения, говорили, что их переводят в места с лучшими условиями содержания. После первых осмотров остальные заключенные, сообразившие, что к чему, советовали товарищам снимать на время осмотра очки и по возможности не жаловаться на самочувствие. Но самым верным признаком будущей судьбы отобранных заключенных было то, что при погрузке на транспорт им приказывали не брать с собой очки, протезы и другие предметы, какие обычно используют люди с ограниченными возможностями. Комиссии отбирали значительное количество заключенных. Уже первыми транспортами из лагерей «старого рейха» и бывшей Австрии — Бухенвальда, Дахау, Флоссенбурга, Маутхаузена, Нейенгамме и Равенсбрюка было отправлено не менее 12 000 жертв. Это не соответствовало предпочтениям Гиммлера, приказавшего комендантам лагерей отправлять на уничтожение только заключенных, непригодных к физической работе. В апреле 1943 г. отбор был ограничен душевнобольными. Тем не менее по программе эвтаназии Т-4 в газовых камерах было убито около 20 000 заключенных. С апреля 1944 г. из лагеря Маутхаузен непосредственно в газовые камеры Хартхейма поступило 10 000 из примерно 50 000 заключенных, числившихся больными. Это было сделано без участия берлинского бюро по эвтаназии. Точное число уничтоженных таким образом заключенных неизвестно. Программу считали настолько важной, что запланированное уничтожение газовых камер было отложено до 12 декабря 1944 г.
[1126].
Однако после августа 1941 г. центр уничтожения в Хартхейме и другие подобные центры использовались не только для убийства заключенных. Боулер и Брак не только направляли своих экспертов в лагеря или на восток в помощь «акции Рейнгарда», но также использовали их в собственной засекреченной программе уничтожения. Протест Галена ослабил политические позиции бюро, ставшего объектом бюрократической борьбы между действовавшей под эгидой Имперской канцелярии фюрера группой Т-4 и Министерством внутренних дел. Эта борьба завершилась нелегким компромиссом, в результате чего программа перешла под формальную опеку Герберта Линдена, занявшего в министерстве внутренних дел вновь созданный пост имперского комиссара по лечебным учреждениям. Но группа Т-4 продолжала работу. Руководитель группы Виктор Брак объяснил участникам, что «после августа 1941 г. “акция” не остановлена и будет продолжаться»
[1127]. Также продолжали функционировать и другие смежные организации — например транспортная группа, занимавшаяся перевозкой пациентов в центры уничтожения. Очевидным стало, что ввиду растущей в обществе подозрительности на смену массовым убийствам должна прийти индивидуальная обработка. Подозрительность не уменьшилась и после упразднения газовых камер. Так, 18 ноября 1941 г. профессор медицины Франц Бюхнер из университета города Фрейбурга выступил с самым резким за времена Третьего рейха осуждением программы эвтаназии. В речи о клятве Гиппократа он задал риторический вопрос: «Следует ли оценивать человека будущего только по его биологической ценности?» Его ответ был однозначно негативным. «Любой врач, думающий по Гиппократу, воспротивится мысли о том, что неизлечимо больного человека следует оценивать в терминах Биндинта и Хоха, говорящих о нем как о недостойном жизни». На взгляд Бюхнера, недобровольная эвтаназия, которую оправдывали авторы известной книги Карл Биндинг и Альфред Хох, являлась нарушением основных этических принципов медицины. Бюхнер заявил: «Врач должен служить жизни как своей единственной цели»
[1128].
Однако медицинский персонал штаб-квартиры Т-4 в Берлине, а также врачи психиатрических больниц продолжали следовать идее уничтожения пациентов, «недостойных жизни». Как и раньше, детей продолжали умерщвлять при помощи смертельных инъекций или голода. Те же методы начали применять к взрослым, причем в еще больших масштабах, чем это делалось в первых центрах уничтожения. Так, в Кауфбройен-Ирзее пациенты, которые могли работать на ферме приюта или выполняли другие обязанности, питались в соответствии с «нормальной диетой», а пациентам, неспособным работать, полагалась «базовая диета» из небольшого количества овощей, сваренных в воде. Через три месяца такого питания, люди, совершенно не получавшие жиров и белков, слабели настолько, что их можно было лишить жизни введением незначительного количества болеутоляющих препаратов. К концу 1942 г. в приюте умирало так много пациентов, что директор запретил звонить в колокол на похоронах, чтобы не беспокоить местное население. Директора приютов и специалисты целого ряда организаций участвовали в совещаниях, на которых определялись лучшие способы доведения до смерти путем голода. Делались необходимые распоряжения — например, баварское Министерство внутренних дел приказало урезать рацион питания «непродуктивных» пациентов. В Эгльфинг-Хааре пациентов, отобранных для уничтожения, изолировали в специальных корпусах, вскоре прозванных «голодными домами». Директор приюта Герман Пфаннмюллер приветствовал введение таких рационов и регулярно заходил на кухню, чтобы удостовериться в «качестве» пищи. Сознавая происходящее, повар после ухода директора добавлял жира в котел. Все же с 1943 по 1945 гг. в «голодных домах» умерло 429 пациентов приюта. В Хадамаре пациентов, неспособных работать, переводили на диету из крапивного супа, который давали три раза в неделю. Родственникам, получавшим письма с просьбами выслать продукты, объясняли, что это симптом болезни и что в любом случае продукты в первую очередь должны доставаться солдатам, либо тем, кто работает для народа. С августа 1942 г. по март 1945 г. в Хадамар было вывезено 4817 пациентов, из которых не менее 4422 умерло
[1129].
