Приезжий из Берлина говорит с человеком, приехавшим из Эссена. Каждый рассуждает о последствиях бомбежек, применительно к своему городу. Первый доказывает: «Берлин бомбили так сильно, что стекла еще пять часов вылетали из окон». Человек из Эссена отвечает: «Это у нас в Эссене и на четвертый день после налета из окон вылетали портреты фюрера»
[942].
В Дюссельдорфе кто-то подвесил на самодельной виселице портрет фюрера
[943]. Разочарование Гитлером особенно сильно проявлялось как раз в таких городах: здесь еще до 1933 г. были сильны позиции социал-демократов и коммунистов. Впрочем, те же настроения широко распространились почти во всех крупных городах, включая Гамбург и Берлин. Любое недовольство сразу выходило на поверхность: вера в нацистскую систему еще не успела глубоко внедриться в массы.
III
Массовая эвакуация жителей происходила не только в Гамбурге, но и в других городах и селениях рейха. Любая серьезная бомбежка неизбежно вызывала исход населения. Однако в каждом случае это происходило строго по плану. Вначале планы эвакуации касались только молодых людей — тех, кто не был прямо связан с военной промышленностью. Была разработана специальная программа перемещения детей в сельские районы (Kinderlandverschickung), в соответствии с которой городских детей старше 10 лет вывозили в лагеря, устроенные в сельской местности Южной Германии, Саксонии, Восточной Пруссии или в ряде случаев — на территории Польши, Дании, Протектората Богемия и Моравия и балтийских государств. До конца 1940 г. в 2000 лагерей успели посетить около 300 000 человек, в основном на две недели. Детей младше 10 лет распределяли по семьям местных жителей. К 1943 г. их начали оставлять на более длительное время, под конец даже на месяц. В 5000 лагерей одновременно находилось более миллиона детей
[944]. Кроме прочего, такая схема позволяла организации Гитлерюгенда, действовавшей вместе с Национал-социалистической народной благотворительной организацией, освобождать детей от влияния семьи (а особенно церкви) и давать им суровое нацистское образование. Священникам и пасторам строго запрещалось бывать в таких лагерях, и это вызывало протест епископов, беспокоившихся из-за отсутствия религиозного образования
[945]. Руководитель Гитлерюгенда Бальдур фон Ширах считал схему настолько успешной, что его штаб планировал расширить данную практику после победы в войне
[946]. Однако схема встречала противодействие враждебно настроенного населения, особенно тех, в чьи семьи распределяли нахальных, непослушных детей и подростков из рабочих районов крупных промышленных центров Германии. Многие наотрез отказывались их принимать, даже несмотря на государственное финансирование. Широкой эвакуации разрушенных школ вместе с учениками и учителями не производилось. Так, даже к концу 1943 г. из Берлина при общей численности учеников около 249 000 было эвакуировано всего 32 000 учеников. В городе осталось 85 000 школьников, а еще 132 000 детей были отправлены в другие части Германии их родителями. Получается, что к этому моменту самопомощь в деле эвакуации детей из германских городов выглядела значительно эффективнее действий государства и нацистской партии
[947].
По мере усиления бомбежек в 1944-м и в начале 1945 г. все больше людей оставалось бездомными. Количество эвакуированных и беженцев превысило 8 миллионов. В их числе были не только дети, но также матери, младенцы и престарелые
[948]. 18 ноября 1943 г. Служба безопасности СС суммировала эффект от эвакуации в отчете. Хотя большая часть эвакуированных женщин и детей в целом удовлетворилась судьбой, выпавшей на их долю, меньшинство выражало свое недовольство — особенно это касалось женщин, которых вынудили уехать и оставить мужа. Такое же недовольство высказывали мужчины (особенно выходцы из среды рабочих), чьи семьи были вывезены в сельскую местность. Они чувствовали себя униженными, забытыми и брошенными на произвол судьбы. Один из шахтеров Рура после смены заявил своим товарищам следующее: «Я с ужасом жду наступления вечера. Я не думаю об этом, когда нахожусь на фабрике, но дома меня душит страх. Я тоскую по жене и скучаю, не слыша, как смеются дети». В отчете отмечалось, что после этих слов шахтер прослезился при всех, ничуть не смутившись этим обстоятельством
[949]. Возникали трения между выходцами из рабочего класса, эвакуированными в католические районы, и религиозными местными семьями, в которые их определили на постой. После бомбежек Мюнхена и Нюрнберга некоторые баварцы говорили переселенцам с севера: «За эту кару нужно благодарить вас, жителей Гамбурга. Все потому, что вы не ходите в церковь!»
[950] Напряжение усиливалось потому, что, как гласил отчет, «большинство женщин и детей разместили в небольших деревнях и промышленных поселках, где они жили в самых примитивных условиях». Ходить за продуктами часто приходилось за несколько километров, «в дождь и ветер, по снегу и льду», оставляя детей без присмотра. Все это вызывало рост недовольства. Зачастую местное и партийное руководство промышленных регионов не могло оказать эвакуированным никакой помощи. Всеобщее негодование вызывал очевидный факт, что дома представителей среднего и высшего класса стояли пустыми, а крестьянам и мастеровым приходилось тесниться, принимая городских беженцев в своих скромных жилищах. В свою очередь, эвакуированных беспокоила судьба оставленного в городе имущества
[951].
Иногда такого рода проблемы заставляли женщин увозить детей назад в город. Стараясь удержать прибывших, местные чиновники обычно использовали аргумент о тем, что в городе их продуктовые карточки будут недействительны. Как результат, в октябре 1943 г. 300 женщин вышли на демонстрацию в промышленном городе Виттен (близ Дортмунда), и для наведения порядка пришлось вызвать полицию. Однако, прибыв на место, полицейские убедились, что женщины имели право протестовать, — и не выполнили поставленную задачу. Похожие, хотя и не столь драматические, события то и дело происходили по всей Рурской области. Отчет с удивлением констатировал: «Оскорбление должностных лиц и руководителей вошло в норму»
[952]. Одна женщина даже заявила, прозрачно намекая на участь германских евреев: «Почему не отправить нас в Россию или расстрелять — и покончить с вопросом?»
[953] Люди хотели, чтобы их дома по возможности быстро восстановили, либо построили новые
[954]. Но, учитывая масштабы разрушений, это было невозможно. Некоторые представители власти, например гаулейтер Гамбурга Карл Кауфман, предлагали депортировать евреев, чтобы обеспечить жильем тех, кто потерял свои дома в результате бомбежек. Хотя еврейская община Гамбурга была слишком малочисленна и никогда не составляла более 1% населения, эта мера, не решавшая проблемы в целом, все же была применена Альбертом Шпеером в ходе кампании по размещению его рабочих. Местные руководители разрабатывали чрезвычайные планы по возведению двухэтажных деревянных бараков, но строительство таких домов затруднялось официальным приоритетом объектов военного назначения. 9 сентября 1943 г. Гитлер издал декрет, по которому учреждалась «Германская программа помощи в строительстве домов». Программой руководил Роберт Лей. Государство выделяло средства на возведение сборных домов, причем некоторые строились руками заключенных-евреев из числа узников концлагерей. Впрочем, это строительство не меняло общей картины. К марту 1944 г. официальная оценка числа бездомных составляла 1,9 млн человек, нуждавшихся в 675 000 новых жилищах. К концу июля 1944 г. их было построено всего 53 000. Некоторые предприятия самостоятельно возводили простое жилье для немецких рабочих, их возможности были весьма невелики. Посетив Бохум в декабре 1944 г., Геббельс отметил, что город обеспечивает жильем 100 000 человек, но тут же оговорился: «жилье — это чересчур громко сказано; они обитают в подвалах и норах, вырытых в земле»
[955].
