У Луизы Зольмиц налеты оставили впечатление, которое невозможно передать словами. Оказавшись на улицах города в начале августа 1943 г., она увидела перед собой «только каменные обломки, одни обломки». Оцепенев от ужаса, она смотрела на остывавшие развалины сметенных огнем пожаров зданий:
Угольный склад на углу Ребиенхаус выгорел полностью, дотла. Это была нереальная картина. Помещения в верхней части склада были разрушены и, не успев остыть, еще отсвечивали красным и розовато-красным цветом. Сама не знаю зачем, я спустилась по лестнице в подвал. Надо мной угрожающе возвышалось огромное полуразрушенное здание. Ниже виднелся адский очаг, где еще трепетали языки ненасытного пламени. Угольные бункеры продолжали тлеть, даже когда верхние помещения уже остыли, превратившись в черные мертвые развалины. Прежде чем потухнуть, языки пламени трепетали голубоватым. Днем было заметно, как над складом подрагивает марево раскаленного воздуха
[929].
Несколькими днями ранее, 28 июля 1943 г., солдат и бывший нацистский штурмовик Герхард М., приехавший в Гамбург на велосипеде, обнаружил город совершенно опустевшим. В недоумении он спрашивал себя: «Где люди?» В районе Хаммербрук-штрассе, где жили в основном рабочие, его встретила тишина:
Мертвая тишина. Вокруг никого не было, никто не искал свои вещи, никто не спасал людей, придавленных обломками. По улице было невозможно проехать. С велосипедом на плече я пробирался через развалины. Дома были разрушены до основания. Всюду, куда я мог бросить взгляд, лежали руины, одни мертвые руины. Здесь не спасся никто. Сюда падали и зажигательные, и фугасные бомбы, и бомбы замедленного действия. На улицах валялись трупы. Но сколько людей так и осталось лежать под завалами?
[930]
Он спрашивал себя: когда все это восстановят, когда в город вернутся люди? Как бывший коричневорубашечник, он знал только один ответ: «Когда мы выиграем эту войну. Когда сможем без помех заняться мирным трудом. Когда народы других стран прекратят нам завидовать»
[931]. Утешало одно: Гамбург уже поднимался из руин за сто лет до этого, после Большого пожара 1842 г. Возможно, забывая о том, что разрушения и смерть были вызваны бомбежками английских городов, он представлял, как однажды эту печальную судьбу разделят «беспечные» жители Лондона, продолжавшие радоваться жизни и не ведавшие «истинной силы Германии»: «придет день, когда надменный Лондон ощутит на себе все невзгоды войны, их постигнет истинно ужасная участь — куда более ужасная, чем та, что постигла Гамбург»
[932]. Впрочем, такая реакция вовсе не была типичной. В бомбоубежищах попытки возбудить ненависть к британцам часто встречали отпор. О таком случае позднее рассказала Луиза Зольмиц; «Смотритель бомбоубежища Золднер сказал, что лондонцам приходилось сидеть в убежищах по 120 часов. «Надеюсь, они там и останутся — потому, что заслуживают этого! — заявил он. Ему возразил женский голос: “Они делают то, чего хочет их правительство. Что им еще остается?”»
[933]
Позже Луиза Зольмиц напишет: «Несмотря на пережитое в тех бомбежках, в Гамбурге не ощущали к «врагу» особой ненависти»
[934]. На самом деле люди испытывали чувство отчаяния. «Утратив мужество, мы впали в состоянии оцепенения и апатии, — писала Матильда Вольф-Монкеберг. — Кажется, что почти все понимали, насколько далеки от реальности вздорно-оптимистические газетные публикации и радиопередачи»
[935]. По докладам службы безопасности СС, значительное число людей «изолирует себя от пропаганды в ее сегодняшнем виде»
[936]. Постепенно в Гамбург начали возвращаться жители, и к концу года население города снова выросло примерно с 600 тысяч до более чем миллиона человек. Однако многие беженцы остались в других частях Германии, распространяя «среди населения всей территории рейха» то, что в службе безопасности СС называли «эффектом шока и сильного испуга». «Рассказы эвакуированных о разрушениях, причиненных Гамбургу, усиленно нагнетали страх, и без того витавший в воздухе»
[937]. Беспокойство в значительной мере подогревалось действиями союзников, сбрасывавших листовки, в которых жителей предупреждали о скором разрушении их городов. Иногда такие листовки содержали зловещие стишки, наподобие следующих: «Пусть Хаген [город в Рурской области] находится в яме, но мы перебьем вас и там». В 1943 г. самолеты союзников сбросили огромное количество фальшивых продовольственных карточек, введя в смятение простых жителей и добавив работы местным начальникам. Разрушения, причиненные Гамбургу в июле-августе 1943 г., сильно подорвали моральный дух населения, без того ослабленный катастрофическим поражением германской армии под Сталинградом. С августа 1943 г. энтузиазм населения по поводу предстоящей победы сменился страхом того, что могло произойти в случае военного поражения Германии. На этом страхе так же успешно играла хорошо скоординированная геббельсовская пропаганда
[938].
В то же время очевидная неготовность режима к «тотальной войне» шла вразрез с усилиями Имперского министерства пропаганды, призвавшего рядовых граждан удвоить усилия. «Они лгут, не стесняясь, — жаловался один младший офицер германской армии, узнав, что его семья лишилась крова при бомбежке Гамбурга. — Случившееся в Гамбурге показало, что «тотальная война» широко распропагандирована, но плохо подготовлена»
[939]. Согласно донесению Службы безопасности СС, во время последовавших 17 июня 1943 г. налетов на Вупперталь и Дюссельдорф, истерзанное население вело себя «совершенно апатично». Впрочем, отдельные граждане (как осторожно предполагали в СС) осуждали действия режима. В Бремене два штурмовика подошли к женщине, рыдавшей около своего разбитого бомбами дома, в подвале которого остались тела ее сына, невестки и двухгодовалой внучки. Когда они попытались успокоить женщину, та закричала: «Вы, коричневые, одни виноваты в этой войне. Шли бы лучше на фронт, чтобы сюда не явились англичане»
[940]. В докладе особо отмечалось, что, встречаясь на улице, жители разбомбленных городов говорили друг другу не «Хайль Гитлер!», а обычное «Здравствуйте!». Один подвинутый на статистике член партии доносил, как на другой день после налета на Бремен он обратился к группе из 51 человека с нацистским приветствием — и только двое из них вскинули в ответ правую руку. В докладе упоминался такой анекдот: «Каждому, кто привел в партию пять новых членов, разрешают вступить в нее самому, а каждого, кто привел 10 новых членов, награждают справкой, что он там никогда не состоял»
[941]. Вот другая популярная шутка, ходившая тогда во многих частях рейха:
