Но многие взрослые люди совершенно добровольно отправлялись на присоединенные к рейху территории, считая их идеальным местом для колонизации. Нередко они считали себя первопроходцами, пионерами. Одной из таких была Мелита Машман, откомандированная в качестве пресс-секретаря Гитлерюгенда в Вартеланд в ноябре 1939 г. Заметив отсутствие образованных людей среди представителей польского населения, она пришла к заключению, что поляки — сплошные ничтожества, голытьба и вообще люди недоразвитые, словом, недочеловеки, неспособные даже самостоятельно создать эффективно действующие структуры «генерал-губернаторства». И самая серьезная угроза в будущем для Германии исходит от размножающихся, как мухи, поляков. Мелита Машман была девушкой подкованной по части «расовой теории», которой пичкали молодежь в школах нацистской Германии. Да, она сочувствовала несчастным, бедным польским детям, ходившим по улицам с протянутой рукой или тайком ворующим уголь из складов, но нацистская пропаганда не прошла даром для нее. Вот что она писала:
Я сказала себе — если поляки не остановятся ни перед чем в попытках удержать эту область, наше законное «жизненное пространство», значит, они — наши враги, и я считаю долгом подавить в себе человеческие чувства, если они идут вразрез с жестокой политической необходимостью... Те, кто считает себя избранными и призванными повести за собой массы, не должен быть скован никакими запретами, если речь заходит об освобождении территории от «неполноценных рас».
Хотя Мелита Машман дистанцировалась от тех немцев, которые не сомневались в том, что немцы — «раса господ», а поляки — «раса рабов», тем не менее она писала: «Мы с моими товарищами считали, что для нас большая честь помогать в «завоевании» этой области для нашей нации и для немецкой культуры. Мы все преисполнены высокого энтузиазма «культурных миссионеров».
Машман и ее коллегам поручили уборку и мытье польских ферм перед тем, как эти фермы поступят в распоряжение новых немецких владельцев. Ни Машман, ни ее коллеги не задавались вопросами, куда СС отправляет прежних хозяев — поляков
[72]. И эта немецкая девушка вовсю участвовала в самом наглом мародерстве — изгнанным полякам предписывалось оставить мебель и инструментарий для немецких поселенцев. Будучи вооруженной поддельным ордером о реквизиции и пистолетом (с которым, кстати сказать, она не умела толком обращаться), Мелита Машман выносила из домов буквально все — постельное белье, столовые приборы, тарелки, кухонную утварь, хотя формально переселение еще не началось. И оценивала свою «работу» как в высшей степени полезную и оправданную. Того же мнения придерживались и другие немецкие женщины, прибывшие добровольцами на включенные в состав рейха территории или же присланные туда на должности учителей немецких школ, которые вскорости предстояло открыть здесь, или младших чиновников нацистских женских организаций. И когда их уже десятилетия спустя спрашивали, как они оценивают проводимую в годы войны работу, они нимало не смущаясь, заявляли, что, дескать, они следовали миссионерскому долгу и священной обязанности очистить «жизненное пространство» для немцев от этих нерадивых грязнуль-поляков. Их восхищала природа того края, а ощущение того, что они вдалеке от родного дома, заставляло романтически трепетать их молодые сердца. Будучи представительницами так называемого среднего класса, они испытывали искреннее удовлетворение от осознания своего вклада — в данном случае от приведения в порядок ферм после изгнания нерях-поляков, от украшения их скромными средствами, чтобы доставить радость будущим их владельцам. Что же касалось выпавших на долю поляков и евреев страданий или даже мук, то их ведь они не видели воочию, впрочем, если бы даже и увидели, они быстро убедили бы себя, что эти страдания не только неизбежны, но и оправданны
[73].
III
Излишне оптимистичное и романтизированное видение Мелиты Машман новой европейской цивилизации, в которой главенствующая роль отводилась Германии, находилось в явном противоречии с реальностью. Убийство, воровство, мародерство и насильственная высылка были лишь частью картины. Повседневным явлением в среде немецкой администрации генерал-губернаторства были взяточничество и коррупция. Например, в Варшаве в 1940 г. еврею стоило дать чиновнику взятку в размере 125 злотых, и он освобождался от принудительных работ. 500 злотых стоило разрешение не носить желтую звезду, за 1200 злотых приобретались свидетельства об арийском происхождении, за 10 000 — освобождение из тюрьмы, а за 150 000 уже полностью организованная эмиграция в Италию (правда, это благо вмиг закончилось, стоило Италии в июне 1940 г. вступить в войну на стороне Германии)
[74]. Коррупция таких масштабов стала возможной в т.ч. и по причине хаоса, в который неуклонно погружалось генерал-губернаторство, практически сразу же после его создания в 1939 г. Генерал-губернатор Ганс Франк из своей роскошно обставленной резиденции в старинном королевском дворце в Кракове мог сколько угодно распинаться о необходимости борьбы с подкупом должностных лиц. Все его усилия торпедировались его оппонентами из СС, не в последнюю очередь высшим руководителем СС и полиции на Востоке Фридрихом Вильгельмом Крюгером. Крюгера активно поощряли не только Гиммлер и Гейдрих, но даже сам Гитлер, который здесь, на территории генерал-губернаторства, как нигде стремился стравить своих подчиненных между собой — дескать, пусть лучше дерутся, чем создают эффективно действующую нисходящую иерархию.
Сфера полномочий Крюгера включала не только охранные функции, но и реализацию гиммлеровской программы переселения. Развязанный Крюгером террор против польского населения «генерал-губернаторства» осуществлялся в целом независимо от Франка, обеспокоенного растущим недовольством поляков. В 1942 г. честолюбивый Крюгер готов был даже вообще заменить Франка. После того как гражданский губернатор Радома был арестован по обвинению во взяточничестве (причиной для выдвижения обвинения послужило то, что на его служебном автомобиле из генерал-губернаторства в рейх вывозились ковры, шелк, спиртные напитки и другие товары), Гиммлером было назначено расследование, показавшее, что случай с радомским наместником — лишь верхушка айсберга. Многие, если не все, чиновники занимались подобными деяниями. А тон задавал сам генерал-губернатор. Расследование установило, что Франк раздавал членам семьи средства из государственных фондов. Вскрылись и случаи неприкрытого мародерства. Было обнаружено два огромных склада, забитых товарами: меховыми изделиями, шоколадом, кофе, спиртными напитками. Все это предназначалось для Франка и его семейства. В ноябре 1940 г. Франк отправил в «старый рейх» 72 килограмма говядины, 20 гусей, 50 куриц, 12 килограммов сыра и множество других дефицитных в годы войны продуктов и изделий. Генерал-губернатору приказали явиться в Берлин к Гансу Генриху Ламмерсу, шефу Имперской канцелярии, т.е. главе всех гражданских органов власти Германии. Поскольку полиция раскрыла дальнейшие случаи коррупции, Франк поспешил нанести ответный удар, выступив с речами в немецких университетах, в которых осуждал усиливавшуюся власть полиции (возглавляемую, конечно же, его заклятым врагом Гиммлером). В результате разъяренный Гитлер не только воспретил ему публичные выступления, но и лишил всех партийных должностей. Но Франк остался на плаву, и к маю 1943 г. при поддержке Геринга (уполномоченного фюрера по четырехлетнему плану), сумел убедить Гитлера, хоть и с запозданием, в том, что полицейский произвол в генерал-губернаторстве вызывал негодование среди поляков, и они намеренно стали работать хуже, в результате чего был недовыполнен план обязательных поставок продовольствия; кроме того, участились и акты саботажа на промышленных предприятиях. 9 ноября 1943 г. Крюгера заменили более сговорчивым начальником СС и полиции. В общем, коррупция продолжалась
[75].
