IV
Невозможно было объяснить поражение такого огромного масштаба. Отступление из Москвы в декабре 1941 г. еще можно было истолковать как временную меру, тактические увертки, на которые возлагались определенные надежды. Но попытки объяснить крах Сталинграда с этих позиций изначально обречены на провал. Окружение и уничтожение целой германской армии никакими пропагандистскими уловками затушевать было нельзя. В узком кругу Гитлер резко осуждал неспособность румынских и итальянских войск, но больше всего он был разъярен тем, что, по его мнению, Паулюс и его штаб проявили недостойную германского офицера трусость, сдавшись в плен русским, а не героически погибнув во славу рейха и фюрера. Еще хуже было то, что русские приступили к интенсивному «перевоспитанию» находившихся в плену солдат и офицеров вермахта, создавая «антифашисткие комитеты» не только из солдат, но и унтер-офицеров и даже офицеров. Разумная политика кнута и пряника принесла плоды — очень многие пленные вступали в них. Были и такие убежденные немецкие националисты, правда, не так уж и много, кто считал Гитлера виновником предстоящего краха Германии и с легким сердцем готов был объединиться в борьбе против него даже с заклятыми врагами — Советами ради спасения своей страны. Часть приспобленцев и лицемеров, в большинстве своем бывших членов НСДАП, проявляли невиданную активность, пытаясь убедить русских в своей приверженности идеям антифашизма. К июлю 1942 г. соответствующие службы НКВД могли рапортовать об определенных успехах и возможности создания организации перевоспитавшихся военнопленных. Так уже в 1943 г. возник «Национальный комитет «Свободная Германия». Молодой летчик Фридрих фон Эйнзидель стал наряду с немногими другими пленными одной из ведущих фигур, тяготевших к коммунистическому крылу организации, состоявшей, в первую очередь, из тех, кто еще до пленения усомнился в непогрешимости идеалов нацизма. Однако наиболее заметной фигурой «Национального комитета «Свободная Германия» стал эксфельдмаршал Фридрих фон Паулюс, которого русским удалось убедить сделать ряд пропагандистских радиопередач на Германию. Радиопередачи, вероятно, возымели эффект, но дело скорее не в этом, а в том, что командир такого уровня перебежал в стан врага, заставило нацистов и в первую очередь Гитлера задуматься над тем, что генералитет не очень-то доверяет своему фюреру и верховному главнокомандующему.
Геббельс начал готовить немцев к дурным вестям еще до капитуляции в Сталинграде. Из всех СМИ совершенно синхронно выплескивались элементы нового мифа: «Они погибли ради того, чтобы жила Германия», — выдал «Фёлькишер беобахтер» в номере за 4 февраля 1943 г. Самопожертвование войск станет моделью для всех немцев будущего. Трудно было, правда, сказать, ради чего они должны приносить себя в жертву. Молодая студентка Лора Вальб, например, принимала навязанный официальной пропагандой имидж «героизма» войск в Сталинграде и необходимость «выстоять». Впрочем, это не помешало ей сделать 3 февраля 1943 г. следующую дневниковую запись: «Сегодня самый черный день для Германии в истории нашей войны»
[864]. Находились и люди, высмеивавшие пафосную риторику министерства пропаганды
[865]. Служба безопасности СС сообщала об «всеобщем шоке» населения Германии. Люди говорили об огромных потерях, спорили, была ли угроза 6-й армии оценена своевременно:
Чаще всего люди утверждают о недооценке мощи противника, в противном случае, никто не пошел бы на риск удержать Сталинград даже после окружения города. Наши соратники не могут понять, как оказалось невозможным деблокировать Сталинград, и кое-кто из них недостаточно информирован о развитии обстановки на южном участке Восточного фронта, отсюда недопонимание стратегического значения этих сражений... Почти все убеждены, что Сталинград — поворотный пункт в войне
[866].
Некоторые действительно, и это были вынуждены признать составители отчетов, усматривали в Сталинграде «начало конца», и в правительственных учреждениях Берлина поговаривали о «гнетущей атмосфере всеобщего отчаяния»
[867]. Во Франконии люди, по слухам, подвергали «резкой критике» армейское командование», спрашивая, почему 6-ю армию не вывели из окружения и не дали ей возможности отступить, пока еще было возможно. Кроме того, «люди, ссылаясь на письма [с фронта], считают, что много солдат погибли исключительно от истощения». Продолжают циркулировать слухи, говорилось в отчете далее, что «боевой дух нации серьезно подорван»
[868]. Судя по донесениям из других регионов, там преобладает «настроение озабоченности, если не отчаяния»
[869]. В аграрном районе Эберманштадт в Баварии, где у многих жителей сыновья, братья или мужья служили в 6-й армии, критические настроения «весьма сильны, пусть даже люди соблюдают определенную осмотрительность в высказываниях с тем, чтобы не подвергнуться уголовному преследованию». То есть Гитлера критиковали, но не называя его, хотя смысл сказанного был ясен и ребенку — он не успокоится, пока от страны не останутся одни только руины, он переоценил мощь Германии, он должен был попытаться решить все мирным путем
[870]. Впервые, как озабоченно отметил у себя в дневнике дипломат Ульрих фон Хассель 14 февраля 1943 г., «мишенью для критики» стал не кто-нибудь, а сам Гитлер
[871]. Люди спрашивали, почему он не спас жизнь солдат 6-й армии, почему не приказал им капитулировать
[872]. Немногие остававшиеся в Германии евреи, ежедневно подвергаемые травле и унижениям, питали надежду на поражение. 5 февраля 1943 г. Виктор Клемперер узнал, что «разгром в России, как говорят, на самом деле произошел, и он возымеет решающее значение»
[873]. Шок в немецком обществе был настолько силен, как признался ему один из знакомых неевре-ев, что оно уже созрело для антинацистского мятежа
[874].
