Сидим на корточках в бункере, нас 15 человек, собственно, это просто вырытая яма размером с нашу кухоньку в Виддерхаузене [его дом в Германии]. С пушками не расстаемся. В общем представляете, в какой тесноте мы живем. Дальше. Кто-нибудь один из нас моется (если, конечно, есть вода), другой травит вшей, третий ест, четвертый что-то там поджаривает или подогревает, остальные спят. Вот так мы и живем здесь
[842].
В землянках, подобных описанной выше, немецкие солдаты сидели в ожидании атак русских. Боеприпасы и еду приходилось экономить
[843]. К Рождеству над армией Паулюса уже маячил зловещий призрак окружения. И в преддверии праздника солдаты уже не сдерживали эмоций в письмах на родину — таким жутким контрастом с тем, что происходило дома, были эти дни в Сталинграде. Они зажигали свечи, мастерили елочные украшения. Весьма типично письмо одного молодого офицера своей матери 27 декабря 1942 г.:
Несмотря ни на что, в этой крохотной елке столько Рожденственского таинства, от зажженных свечей становится как-то совсем по-домашнему. Я был действительно тронут до такой степени, что даже отвернулся ненадолго, лишь потом я смог усесться вместе со всеми и петь Рожденственские песни...
[844]
Солдаты и офицеры с удовольствием слушали германское радио, в особенности музыкальные программы, они наизусть знали популярные шлягеры тех времен и потом сами исполняли их под аккомпанемент губных гармошек. Письма домой были для них отдушиной, мысль о возвращении в Германию, к своим семьям помогала выжить в окружавшем их кошмаре. Почти 3 миллиона писем пробивались из окруженной 6-й армии в Германии за два месяца котла, часть из них затерялась в пути или их авторы просто не успели их отправить, погибнув или попав в плен к русским
[845].
В эту зиму 1942/43 гг. войска уже не мерзли без теплого обмундирования, как предыдущей зимой. «Между прочим, — писал Ганс Михель из Сталинграда 5 ноября 1942 г., — нас неплохо снабдили зимними вещами; мне досталась пара носков, прекрасный шерстяной шарф, два свитера, теплое нижнее белье и т.д. Все вещи — из чистой шерсти. Вы бы хохотали до упаду, если бы видели, как выглядят некоторые из нас — кое-кто не гнушается нацеплять и бабские тряпки: лишь бы теплее было». Тем, кому приходилось стоять на посту или в охранении, выдавали меховую обувь и тулупы. Ветераны Московской кампании также отметили, что эта зима выдалась не такая холодная, как прошлая
[846]. Впрочем, надетая в несколько слоев одежда была идеальным местом для размножения вшей. «Красный свитер, который ты мне прислала, — сообщал один солдат жене 5 ноября 1942 г., — жутко привлекает вшей; я уже поймал их столько, что и со счета сбился...» Другой писал, что «...уже изловил не одну их тысячу». Некоторые пытались представить все проблемы шутливо («можно сказать, у всех здесь свой небольшой зоопарк», — язвительно заметил один), но в конечном счете физические раздражители и связанный с ними дискомфорт вносили свою лепту в растущую деморализацию немецких войск. «От них с ума можно сойти, — признавался один пехотинец 28 декабря 1942 г. — Уснуть от них невозможно... Постепенно проникаешься отвращением к себе. Нет никакой возможности вымыться, как подобает, и сменить нижнее белье». «Окаянные вши, — жаловался другой солдат 2 января 1943 г., — они живьем тебя сжирают. Скоро с костями слопают»
[847].
Но куда хуже ощущалась, однако, постоянная и возраставшая нехватка пищи, ослаблявшая сопротивление холоду, невзирая на теплое обмундирование. «Чаще всего приходится прокармливать себя самим — питаемся кониной, — писал один немецкий солдат 31 декабря 1942 г., — я уже даже сырую попробовал — так хотелось жрать». «За несколько дней съели всех лошадей, — сообщал штабной офицер Гельмут Гроскурт 14 января 1943 г., с горечью добавляя: — На десятом году нашей славной эпохи мы оказались перед одной из самых страшных катастроф в истории»
[848]. «Хотя я дошел до точки, — писал другой солдат в тот же самый день, — не могу спать ночью — перед глазами торты, пироги... Иногда молюсь, а временами проклинаю свою судьбу. В любом случае, все это бессмысленно»
[849]. «Я вешу килограммов 50, наверное. Кожа да кости, живой труп», — рассказывал другой 10 января 1943 г.
[850]К этому времени погода резко ухудшились, и ослабленные войска уже были неспособны сопротивляться холоду. Никакие сражения в таких условиях просто невозможны, боевой дух непрерывно падал. «Ты — просто инвалид, калека... Мы все отупели от отчаянья»
[851]. «Организм постепенно теряет способность противостоять холоду и инфекциям, — отмечал в письме домой 15 января 1943 г. солдат, — без полноценного питания долго не протянешь. Мы уже 2 месяца в таком положении, и к лучшему ничего не меняется. Никогда в жизни не испытывал таких мук от голода, как сейчас»
[852]. Один молодой солдат сообщал, что в его роте выдали одну-единственную буханку хлеба на шестерых человек, и так уже четвертый день. «Дорогая мамочка... Я еле на ногах стою, и другие тоже, все из-за голода, один из наших товарищей даже умер, он на марше несколько раз падал в обморок, а потом умер от переохлаждения»
[853]. 28 января 1943 г. поступил приказ оставлять всех больных и раненых умирать. Иными словами, немецкие войска на себе испытывали участь истребляемых Гитлером славян
[854].
