Сильнейшие морозы, а затем весеннее таяние снегов, превратившее землю в непроходимое месиво, до мая 1942 г. делали невероятно трудной любую новую кампанию. В этот момент, воодушевленный победой над немцами перед Москвой, Сталин приказал осуществить ряд контрнаступлений. Его уверенность укреплялась тем, что заводы и фабрики, перемещенные на Урал и в Закавказье, начали производить значительное количество военной техники, боеприпасов и снаряжения — 4500 танков, 3000 самолетов, 14 000 пушек и более 50 000 минометов к началу весенней кампании в мае 1942 г. За лето и осень 1942 г. красноармейское командование экспериментировало с различными способами развертывания новых танков при поддержке пехоты и артиллерии, с учетом допущенных ранее ошибок
[811]. Но первые контратаки русских оказались такими же провальными, как и боевые столкновения осени предыдущего года. Массированные атаки на немецкие позиции под Ленинградом не привели к снятию осады, попытка наступления на центральном направлении также потерпела неудачу, на юге немцы удачно выдержали неоднократный натиск русских. Под Харьковом крупномасштабное советское наступление в мае 1942 г. завершилось гибелью более 100 000 красноармейцев; при этом вдвое больше попало в плен. Советские командиры серьезно недооценили немецкие силы в этом регионе и, кроме того, не смогли добиться превосходства в воздухе. Тем временем фельдмаршал Федор фон Бок, вернувшийся из отпуска по болезни 20 января в качестве командующего группой армий «Юг», решил, что лучший способ обороны — наступление, и провел длительную и, в конечном итоге, успешную кампанию в Крыму. Но все это время он прекрасно осознавал зыбкость немецких оборонительных линий и хроническую усталость войск, озабоченно заметив, что «они пробивались с большими трудностями и значительными потерями»
[812]. После одной из крупных побед немцы заняли Воронеж. Казалось, положение улучшается. «Я видел своими собственными глазами, — писал немецкий солдат Ганс-Альберт Гизе, уроженец одного из сел на севере Германии, — как наши танки вдребезги разбивают русского колосса. Просто немецкий солдат лучше во всех отношениях. Я также думаю, что в этом году все закончится»
[813].
Но этому не суждено было случиться. Гитлер посчитал, что после Воронежа фон Бок слишком тянет время и осторожничает, дав возможность советским дивизиям избежать окружения и уничтожения. Бок был озабочен тем, что его войска измотаны бесконечными боями. Однако Гитлер отказывался это слушать. 15 июля 1942 г. он освободил Бока от командования, назначив на его место генерал-полковника Максимилиана фон Вейхса
[814]. Огорченный фон Бок остаток войны провел фактически в отставке, пытаясь оправдать свои действия под Воронежем и тщетно рассчитывая на свое восстановление на прежнем посту. Тем временем 16 июля 1942 г. с целью лично возглавить операцию Гитлер переместил свою штаб-квартиру под Винницу, в новый центр с кодовым названием «Оборотень». Самого фюрера, его секретарей, персонал и оборудование переправили из Восточной Пруссии на шестнадцати самолетах. Три с половиной месяца им пришлось провести в сырых хижинах, в условиях невыносимой жары и под полчищами назойливых комаров. Здесь же разместился оперативный штаб Верховного командования армии
[815]. Главной целью немецкого наступления летом являлся Кавказ с его богатыми месторождениями нефти. Нехватка топлива сыграла существенную роль в разгроме немецких войск под Москвой зимой прошлого года. Со свойственным для себя преувеличением Гитлер предупредил, что, если кавказские нефтяные месторождения не будут захвачены в течение трех месяцев, Германия проиграет войну. Ранее разделив группу армий «Юг» на две — северную («А») и южную («Б»), он теперь приказал, чтобы эта группа отрезала силы противника вокруг Ростова-на-Дону и затем двигалась через Кавказ, захватив восточное побережье Черного моря с проникновением в Чечню и Азербайджан (Баку), на Каспийском море; т.е. обе области, богатые нефтью. Группа армий «Б» должна была взять Сталинград и спешить на Каспий через Астрахань в низовья Волги. Разделение группы армий и приказ о ведении двух наступлений одновременно, с отправкой нескольких дивизий на север, в помощь войскам, осаждающим Ленинград, отразило прежнюю недооценку Гитлером советской армии. Начальник Генерального штаба армии Франц Гальдер был в отчаянии; его настроение не могло улучшиться от осознания явной недооценки и даже презрения фюрера к руководству вермахта
[816].
Но какие бы мысли немецкие генералы ни держали у себя в голове, им все же приходилось, скрепя сердце, соглашаться с планами Гитлера. Кампания началась с наступления армейской группы на Крым, в котором фельдмаршал Эрих фон Манштейн разбил двадцать одну дивизию Красной Армии; при этом погибло или попало в плен 200 000 из 300 000 советских солдат. Командование Красной Армии слишком поздно осознало, что немцы, по крайней мере на время, оставили планы по захвату Москвы и концентрировали все усилия на юге. Главный город Крыма, Севастополь, оказал жесткое сопротивление, но пал после месячной осады. При этом в плен попало до 900 000 красноармейцев. Эта операция, однако, обошлась немецкой армии почти в 100 000 убитыми, и когда немецкие, венгерские, итальянские и румынские войска двинулись на юг, они обнаружили, что русские начали применять новую тактику. Вместо того чтобы сражаться за каждый квадратный метр до самого окружения или гибели, русские армии, с согласия Сталина, провели ряд тактических отступлений, в результате которых немцам не достались огромные количества военнопленных, на которые они так рассчитывали. В трех крупномасштабных сражениях они захватили от 100 000 до 200 000 человек, т.е. намного меньше, чем прежде. Группа армий «А» захватила месторождения нефти в Майкопе, но очистительные заводы были разрушены отступающими русскими частями. Чтобы отметить успех наступления, горные егеря из Австрии совершили восхождение на гору Эльбрус (5630 м над уровнем моря), самую высокую горную вершину на Кавказе, и водрузили там немецкий флаг. Гитлер пришел в ярость, когда узнал об этом и понял, насколько военные отклонились от реальных целей проводимой кампании. «Мне часто приходилось видеть разъяренного фюрера, — писал позднее Альберт Шпеер, — но редко его гнев становился таким, как в тот день, когда было получено это сообщение». Он назвал их «сумасшедшими альпинистами, которые предстанут перед военным судом... В разгар войны они преследуют свои собственные интересы и занимаются каким-то идиотским хобби», — с негодованием воскликнул он
[817]. В его реакции читалась нервозность и переживания по поводу наступления, которое оказалось полностью оправданным.
