Ведущие представители французской еврейской общины мало что сделали, чтобы как-то противодействовать высылкам иностранных евреев и, тем более, попытаться предотвратить их. Только когда большинство евреев уже было выслано и немцы начали обращать внимание на французских евреев, их отношение начало меняться
[757]. Подобное развитие имело место и в подходе католической церкви во Франции. На встрече 21 июля 1942 г. французские кардиналы и архиепископы решили не предпринимать ничего, чтобы предотвратить депортацию иностранных евреев к местам предстоящей гибели. Те же, кто выступал против, особенно коммунисты, отметили они, являлись противниками христианства. Было бы неправильно действовать с ними сообща. В письме, которое они направили маршалу Петену 22 июля 1942 г., содержалась легкая критика на плохое обращение с интернированными, особенно в «Вел д’Иве». Некоторые прелаты не были такими сладкоречивыми и неискренними. 30 августа 1942 г. архиепископ Тулузский Жюль Жерар Сальеж опубликовал пастырское письмо, резко и недвусмысленно заявив, что французские и иностранные евреи являются людьми и не должны перевозиться в товарных вагонах, как скот. Другие поощряли негласные попытки спасения, особенно если речь шла о еврейских детях. Но католическая церковь во Франции, как институт, традиционно придерживалась весьма консервативных, даже монархистских настроений; и она терпимо относилась к идеям, на которые опирался режим Виши. Только когда режим под давлением Германии был вынужден классифицировать всех натурализованных с 1927 г. французских евреев, кардиналы и архиепископы заявили о своей оппозиции. Было ясно также, что эта политика столкнется со значительной критикой общественности, и Петен с Лавалем отклонили предложение в августе 1943 г. Их нежелание, без сомнения, усугублялось осознанием того, что Германия к этому времени уже встала на путь проигрыша в войне
[758].
11 ноября 1942 г., символически отметив годовщину перемирия, завершившего Первую мировую войну, немецкие войска пересекли границу оккупированной зоны и вошли на территорию, которой управляло правительство Виши. Режим Виши оказался не в состоянии предотвратить вторжение союзников на территории, которые он контролировал в Северной Африке, особенно в Алжире, и его малоэффективные военные силы, которые Гитлер теперь приказал расформировать, в перспективе не представляли никакой защиты против нападения союзников на южнофранцузское побережье через Средиземноморье
[759]. В дальнейшем это предвещало резкое ухудшение ситуации для оставшегося еврейского населения Франции. 10 декабря 1942 г. Гиммлер отметил, что на встрече с Гитлером они договорились о том, чтобы покончить с 600-700 тыс. евреев во Франции
[760]. Это было вдвое больше фактического еврейского населения во Франции. Однако в тот же день Гиммлер заявил своим подчиненным: «Фюрер отдал приказ о том, чтобы евреи и другие враги рейха во Франции были арестованы и удалены оттуда»
[761]. В феврале 1943 г. депортации возобновились. Но усилия немецких властей по аресту и депортации французских евреев сталкивались с растущими трудностями. Все больше гражданских лиц проявляло готовность защитить или укрыть евреев от репрессий, а кроме того, около 30 000 евреев обрели относительную безопасность в оккупированной итальянцами юго-восточной части Франции. Летом 1943 г. исполненный решимости истребить французских евреев Адольф Эйхман направил Алоиза Бруннера, занимавшегося аналогичной работой в Салониках, со штатом из 25 офицеров СС, на смену французским чиновникам, отвечающим за пересыльный лагерь в Драней. За последующие несколько месяцев гестапо арестовало большинство лидеров французской еврейской общины и выслало их в Освенцим и Терезиенштадт; последний эшелон отправился в Освенцим 22 августа 1944 г.
[762] В целом было убито приблизительно 80 000 из 350 000 французских евреев, т.е. почти четверть; это соотношение было выше, чем в других странах Западной Европе, с гораздо большей долей автономии, — таких как Дания или Италия
[763].
Немецкая оккупация ранее незанятой области Франции предвещала скорый закат режима Виши. Петен теперь стал лишь номинальным начальником для Лаваля, чьи радикально правые взгляды открывали полную свободу действий. Он шокировал немало своих соотечественников, открыто заявив, что искренне желает победы Германии в войне. Но чтобы навязывать свои взгляды, он вынужден был все чаше и чаще полагаться на репрессии. В январе 1943 г. он учредил новый вид полиции — французскую милицию (Milicefrancaise), которую возглавил Жозеф Дарнан, чьи фашистствующие военизированные легионеры и сформировали ее активное радикальное ядро. Имея в составе почти 30 000 человек, связанных кодексом чести, который обязывал противоборствовать демократии, коммунизму, индивидуализму и «еврейской проказе», новоявленная милиция имела больше чем мимолетное сходство с Легионом Архангела Михаила, основанным Корнелиу Кодряну в Румынии и более известным как «Железная гвардия». Дарнан вступил в СС, и в награду организация Гиммлера начала снабжать его деньгами и оружием. В декабре 1943 г. французской милиции было разрешено работать по всей Франции. Эти события углубили непопулярность режима Виши. Растущие экономические проблемы, быстро падающий уровень жизни и все более навязчивые вербовки на работы еще более подорвали к нему доверие. Переправки через Ла-Манш в Лондоне ожидало Свободное французское движение во главе с полковником Шарлем де Голлем. К 1943 г. режим Виши потерял большую часть своей власти, а идея национальной регенерации, на которой базировался его призыв к французскому народу, потеряла смысл после оккупации немцами южной части страны
[764].
II
В Бельгии немецкое вторжение сопровождалось таким хаосом, что большинство людей было просто обеспокоено, удастся ли вообще восстановить хоть какое-то подобие нормальной жизни. Два миллиона бельгийцев, одна пятая всего населения, бежали на юг, во Францию. Несмотря на относительно непродолжительные боевые действия на территории страны, ущерб от вторжения немецких войск был значительным. В самой Бельгии ситуация выглядела совсем иначе, нежели с противоположной стороны Ла-Манша. Король Леопольд III, поспешная сдача которого вызвала такой гнев в Лондоне, в глазах бельгийцев являлся фигурой объединяющей, и его присутствие в Брюсселе во время войны, пусть и под стражей, стало своеобразным толчком к национальному единству. Правительство, сбежавшее в Лондон, было наряду с парламентом обвинено в пораженчестве. Довоенный порядок был непопулярен даже среди мелких групп как правого, так и левого толка, которые пытались, правда, без большого успеха, сопротивляться немецкой оккупации. Учитывая важность бельгийского побережья как плацдарма для возможного вторжения в Великобританию в 1940 г. или чуть позже, Гитлер решил оставить здесь значительные силы, поскольку немцы уже и так проникли на территорию французских департаментов Норд и Па-де-Кале. Это привело к другой и, до некоторой степени, более умеренной форме оккупации, чем в случае чисто гражданского начальника. С немецкой точки зрения, бельгийская тяжелая промышленность имела существенное значение для военной экономики Третьего рейха, поэтому было жизненно важно не настраивать против себя работающее население. В результате бельгийские влиятельные круги, сотрудники государственной службы, адвокаты, промышленники, церковь и те политические лидеры, которые не отправились в изгнание, работали с немецкой военной администрацией, чтобы попытаться сохранить мир, успокоить народ и поддержать существующий общественный порядок. Огромное большинство простых бельгийцев не видело для себя больше никакой альтернативы, кроме как согласиться с ними, идя на любые компромиссы с оккупирующими державами, которые те считали необходимыми
[765].
