К советским военнопленным, работающим в Германии, относились еще хуже, чем к их польским «коллегам»
[683]. На совещании, проведенном 7 ноября 1941 г., Геринг изложил руководящие принципы:
Место немецких квалифицированных рабочих — в военной промышленности. Расчистка грязи и труд на каменоломнях — работа не для них — именно для этого и нужны русские... Никаких контактов с немецким населением, в частности никакой «солидарности». Немецкий рабочий для русского — всегда начальник... Обеспечение продовольствием: имеет значение для Четырехлетнего плана. Пусть русские сами добывают себе пищу (едят кошек, лошадей и т.д.). Одежда, размещение, обслуживание немного лучше, чем то, что они имели у себя на родине, где некоторые до сих живут в пещерах... Надзор: военнослужащие во время работы, а также немецкие рабочие, действующие в качестве вспомогательной полиции... Диапазон наказаний: от урезания продовольственных пайков до расстрела
[684].
Частично эти инструкции были направлены на то, чтобы погрузить немецкий рабочий класс в идеологию режима, от которой многие его члены до сих пор оставались на удалении; для этого при любых взаимоотношениях с русскими первое место всегда отводилось немцам. Более широкий компромисс между расистскими вспышками СС, с одной стороны, и потребностью в рабочей силе — с другой выражался здесь, как и в других местах, в том, что проводилась вербовка на работу лиц предположительно более низкого сорта, но при этом к ним продолжали относиться как к существам низкого сорта, отказывая в обеспечении надлежащих условий жизни и применяя к ним безжалостный режим надзора и наказания. 20 февраля 1942 г. после совещания в течение нескольких недель Гейдрих подписал проект указа, согласно которому советские военнопленные и рабочие, которые — как утверждалось — были воспитаны в условиях большевизма и поэтому являются матерыми врагами национал-социализма, должны быть максимально отделены от немцев, носить специальные значки и наказываться повешением в случае, если будут уличены в половых сношениях с немецкими женщинами
[685].
Независимо от того, оказались ли они в Германии добровольно или по принуждению, отношение к советским рабочих было одинаковым: их селили в переполненных бараках, подвергали унизительной процедуре дезинсектирования и кормили хлебом и водянистым супом. «Здесь с нами обращаются как со свиньями», — жаловались две молодые русские женщины, которые приехали в Германию добровольно и благодаря этому в начале 1942 г. получили разрешение написать своим родственникам. «...Мы словно находимся в тюрьме, ворота всегда закрыты... Нам не разрешают никуда выходить... Встаем в 5:00, а в 7:00 идем работать. Заканчиваем работу в 17:00»
[686]. Среди рабочих были распространены туберкулез и другие болезни
[687]. Работодатели вскоре начали жаловаться, что восточные рабочие настолько скудно питаются, что более 10 процентов из них ежедневно отсутствуют из-за болезней, а остальные едва пригодны к работе. Некоторые женщины от голода падали в обморок. Вести об обращении с ними доходили до друзей и родственников на родине, что привело к быстрому снижению числа добровольцев. Министерство по делам восточных территорий Розенберга потребовало улучшить обращение с рабочими; когда 13 марта 1942 г. Шпеер доложил о ситуации Гитлеру, фюрер приказал, чтобы русских рабочих из числа гражданских лиц не держали под замком и платили более высокую заработную плату, выдавали премии и улучшенный продовольственный паек. С другой стороны, любое неповиновение подлежало наказанию смертью. 9 апреля 1942 г. эти приказы нашли выражение в новом наборе инструкций и указов, которые Заукель немедленно осуществил, облачив в жесткую риторику с целью заверить нацистских идеологов, что в расовом отношении более ущербные русские не заслуживают сколько-нибудь гуманного отношения. Если они не повинуются приказам, сказал он, их следует передавать гестапо и «вешать, расстреливать!» Если им теперь выдают приличный паек, то только потому, что «даже машина может что-то делать, если я даю ей горючее, смазочные материалы и провожу техническое обслуживание. А иначе русские станут бременем для немецкого народа и даже угрозой их здоровью»
[688].
Подобная риторика могла преодолеть враждебное отношение СС к вербовке советских гражданских лиц. Однако считалось жизненно важным в политическом смысле, что заработная плата и условия работы не подвергались существенным улучшениям в то время, как сокращались продовольственные пайки для немцев. Это вызвало бы протесты среди немецкого населения. Уровень жизни на Востоке в любом случае был ниже, об этом шли споры. С другой стороны, не менее важно было не снижать их заработную плату настолько, что работодатели начнут увольнять немецких рабочих и нанимать иностранцев. Чтобы предотвратить этот процесс, работодателей заставляли платить специальный дополнительный налог на восточных рабочих. А чтобы улучшить производительность, рабочим платили по сдельным расценкам, выдавали премии, особенно когда было ясно, что сталинская принудительная программа индустриализации 1930-х гг. снабдила многих из них навыками, крайне необходимыми немецкой промышленности. Несмотря на ограниченные успехи в этой сфере, количество вербовок выросло. Заукель, однако, в сентябре 1942 г. счел необходимым напомнить местным нацистским чиновникам, что «выпоротые, полуголодные и полумертвые русские не добудут нам угля, они абсолютно бесполезны для производства железа и стали»
[689].
К концу 1942 г. иностранные рабочие приобрели такое же жизненно важное значение для промышленности, как и для сельского хозяйства в Германии. В то же самое время, однако, службу СС и партийные агентства все больше беспокоило присутствие в городах и селах Германии огромного количества мужчин и женщин из оккупированных стран. В этом они видели угрозу безопасности и препятствовали всеми возможными способами. С согласия Главного управления имперской безопасности Мартин Борман учредил специальную службу наблюдения, в которую входили подразделения надежных партийцев, бывших солдат СС и членов СА; им было поручено осуществлять контроль над иностранными рабочими, сообщать о любых нарушениях ими инструкций, например о пользовании общественным транспортом, посещении баров или езде на велосипедах
[690].
