Преследование такой цели означало избегать в максимально возможной степени впечатления о том, что завоевание и оккупация западноевропейских стран представляет собой не что иное, как их экономическое покорение и эксплуатацию. В то же самое время, однако, немецкие экономисты-планировщики дали четко понять, что Новый порядок будет прежде всего, служить немецким экономическим интересам. Это подразумевало под собой определенные манипуляции, которые могли быть весьма сложными. Памятуя, например, о дурной славе, которая прицепилась к понятию репараций с 1919 г., Третий рейх не требовал финансовую компенсацию с побежденных стран; да и как могло быть иначе, если репарации, которые Германия должна была заплатить с 1919 до 1932 г., причитались за ущерб, нанесенный Франции и Бельгии в результате немецкого вторжения в эти две страны в 1914 г., а в 1940 г. в Германию никто не вторгся. Поэтому вместо этого победившие немцы стали возлагать на побежденные нации так называемые «оккупационные затраты». Они были якобы предназначены для того, чтобы оплачивать содержание немецких войск, военно-морских баз, аэродромов и оборонительных укреплений на завоеванных территориях. Фактически же суммы, извлеченные под таким заголовком, превысили оккупационные затраты во много раз, составив, для той же Франции, приблизительно 20 млн рейхсмарок в сутки; этой суммы, согласно расчетам французов, было вполне достаточно, чтобы содержать умопомрачительную армию численностью в 18 млн человек! К концу 1943 г. под упомянутым заголовком в немецкую казну поступили почти 25 млрд рейхсмарок. Эти суммы были столь огромны, что немцы уговаривали и всячески поощряли французов передавать в счет оплаты принадлежащие им акции, и вскоре контроль над большинством жизненно важных предприятий, находящихся в собственности французов в румынской нефтедобывающей промышленности, а также над огромными медными рудниками Югославии, перешел к находящимся под неусыпным партийным оком немецким фирмам, таким как вездесущие «Имперские заводы Германа Геринга» и вновь учрежденная, «многонациональная», Continental Oil
[636].
IV
Происходящее отражало тот факт, что с момента начала серьезных приготовлений для вторжения в Советский Союз идеи экономического сотрудничества уступили место императивам экономической эксплуатации. Некоторые, вроде Шпеера, восприняли эти идеи достаточно серьезно
[637]. Но, что касается самого Гитлера, они были не более чем легкая дымовая завеса. Например, 16 июля 1941 г. он уделил немного внимания декларации в одной ви-шистской газете, заявив, что война против Советского Союза является европейской войной и поэтому должна принести пользу всем европейским государствам. «То, что мы сказали миру о мотивах для предпринимаемых нами мер, — заявил он, — должно... быть обусловлено тактическими причинами».
[638] Высказывание о том, что вторжение является мероприятием европейского масштаба, носило тактический характер. Действительность заключалась в том, что оно произойдет в интересах Германии. Для нацистских лидеров это было ясно давно. Как заявил Геббельс 5 апреля 1940 г.: «Мы делаем ту же самую революцию в Европе, которую в меньшем масштабе исполнили в Германии. Если кто-нибудь спросит, — продолжал он, — какой вы видите новую Европу, мы вынуждены ответить, что не знаем. Конечно, у нас есть некоторые идеи на этот счет, но если бы нам нужно было выразить их словами, то это немедленно создало бы для нас еще больше врагов».
[639]26 октября 1940 г. он с жестокой очевидностью показал, к чему сводились эти идеи: «Когда война закончится, мы хотим стать хозяевами Европы»
[640].
Поэтому к 1941 г. покоренные страны Западной Европы эксплуатировались немцами по полной. Большинство из них имело развитый промышленный сектор, который, по мнению немцев, должен был значительно поспособствовать их военным усилиям. И все-таки скоро стало ясно, что роль Франции в этом смысле далеко не соответствовала тому, на что надеялись немецкие экономические лидеры и военачальники. Попытки заставить французские заводы выпустить 3000 самолетов для немецкой военной экономики неоднократно стопорились, прежде чем 12 февраля 1941 г. было подписано соответствующее соглашение. Но даже после этого производство замедлялось нехватками алюминия и трудностями в получении угля. К концу года заводы во Франции и Нидерландах выпустили всего 78 самолетов, в то время как британцы закупили более 5000 самолетов у США. В следующем году ситуация несколько улучшилась, и в немецкие ВВС поступило 753 самолета; но это составляло лишь одну десятую от количества, которое британцы получили от американцев. Низкий боевой дух, плохое здоровье и питание рабочих, а также, вероятно, значительное нежелание, с идеологической точки зрения, приводили к тому, что производительность труда на французских авиационных заводах составляла лишь четверть от немецкой. В целом на оккупированных западных территориях за всю войну для немецких военных нужд удалось произвести лишь чуть более 2600 самолетов
[641].
Даже с учетом дополнительных природных ресурсов завоеванных областей Западной Европы экономика Третьего рейха во время войны страдала от нехватки топлива. Особенно серьезным был дефицит горюче-смазочных материалов. Попытки отыскать замену оказались неудачными. Производство синтетического топлива в 1943 г. выросло лишь до 6,5 млн тонн — по сравнению с 4 млн тонн (показатель четырехлетней давности) это было немного. Западноевропейские страны, оккупированные немцами в 1940 г., являлись крупными потребителями импортированной нефти, а сами не производили ни капли. Тем самым они просто многократно увеличили топливные проблемы Германии, поскольку их прежние источники снабжения теперь оказались отрезанными. Румыния поставляла 1,5 миллиона тонн нефти в год, Венгрия — почти столько же, но этого Германии никак не могло хватить. Французские и другие топливные резервы были захвачены оккупационными силами, тем самым снизив поставку нефти во Францию до 8% от довоенных уровней. Италия, союзник Германии, потребляла дополнительные объемы немецкой и румынской нефти, так как она также была отрезана от других источников. Немецкие нефтяные резервы за весь период войны никогда не превышали 2 млн тонн. В отличие от Германии, Британская империя и США обеспечили Великобританию более чем 10 млн тонн импортированной нефти в 1942 г. и вдвое большим количеством — в 1944 г. Другие источники нефти — на Кавказе и на Ближнем Востоке — немцы захватить не смогли
[642].
Уголь, который до сих пор являлся основным топливом для выработки электроэнергии, был представлен в Западной и Центральной Европе в огромных количествах, но производство в оккупированных странах резко упало из-за простоев. Некоторые рабочие даже устроили забастовки, протестуя против невообразимо низких продовольственных норм и ухудшающихся условий работы. В 1943—1944 гг., около 30% угля, используемого в Германии, поступило из оккупированных областей, в частности Верхней Силезии, но гораздо больше можно было добыть из богатых угольных швов северной Франции и Бельгии. Британская блокада исключала импорт зерна, удобрений и фуража из-за границы, в то время как конфискации на французских, голландских и бельгийских фермах, вместе с вербовкой сельскохозяйственных рабочих по принудительным трудовым схемам в Германии, привели к катастрофическим последствиям в сельском хозяйстве. Фермеры вынуждены были резать свиней, цыплят и других животных в обширных количествах, потому что им нечем было их кормить. Урожай зерна во Франции за эти два года — с 1938 по 1940 — упал более чем наполовину. Немецкие оккупанты ввели продовольственное нормирование. К 1941 г. официальная норма продовольствия в Норвегии составляла до 1600 калорий в день, во Франции и Бельгии — всего 1300. Это никому не хватало для жизни, и, как и в оккупированной Восточной Европе, здесь быстро возник черный рынок, поскольку, чтобы выжить, люди стали нарушать закон
[643]. Все это означало, что добавление экономик Западной Европы отнюдь не оправдало надежды на усиление немецкой военной машины. Упала не только производительность в угольных шахтах; конфискация французского, бельгийского и голландского вагонного парка и железнодорожных локомотивов также серьезно нарушила поставки угля по всей стране, препятствуя развитию промышленного производства. По мере падения поставок угля сталелитейные заводы, которым кокс нужен был, как воздух, стали также испытывать серьезные перебои. Мало того, что немецкая экономика оказалась неспособна воспользоваться преимуществом от приобретения шахт во Франции и Бельгии, но условия на самих немецких шахтах также начали ухудшаться. Ситуацию усугубил призыв многих рабочих в вооруженные силы, а попытка побудить людей спускаться в шахты ради повышенной заработной платы «компенсировалась» и без того длительным временем работы, в т.ч. и в воскресенье, а также опасными условиями и прежде всего плохим продовольственным пайком, на который угольщики должны были рассчитывать
[644]. Поэтому в целом немецкая экономика военного периода извлекла гораздо меньше пользы от завоевания других европейских стран, чем это ожидалось.
