Часть восставших укрывалась в канализационных люках, но по распоряжению Штроопа эсэсовцы бросали в колодцы дымовые шашки, вынуждая людей направляться по подземным коммуникациям к центральной части города, где их потом можно было без труда схватить и расстрелять. Некоторым удалось преодолеть границу гетто и выбраться в польскую часть города. Очень многие из восставших погибли. К 16 мая 1943 г. Штрооп, взорвав главную синагогу, объявил о завершении операции. Силы были неравны. Немцы понесли лишь незначительные потери — пятнадцать человек убитыми. С уверенностью можно утверждать, что эта цифра явно занижена, но не вызывает сомнений, что она не шла ни в какое сравнение с погибшими обитателями еврейского гетто — 7000 человек, если верить Штроопу, были «уничтожены» в уличных боях и до 6000 были «уничтожены» в подожженных зданиях. Остальных обитателей гетто ждала Треблинка. «Были истреблены последние из остававшихся евреев гетто», — писал Вильм Хозенфельд 16 июня 1943 г. По словам возглавлявшего штурмовую операцию офицера СС, они «автоматным огнем косили евреев, пытавшихся покинуть объятые пламенем здания. Все гетто представляло собой очаг пожара. И вот такими средствами мы намереваемся выиграть войну. Зверье!»
11 июня 1943 г. Гиммлер приказал снести до основания руины Варшавского гетто. Подвалы и канализационные колодцы завалили или заполнили водой. По завершении работ намеревались завезти сюда землю и разбить парк. Хотя парк так и не был разбит, обгорелые руины все же снесли несколько месяцев спустя. По распоряжению Гиммлера была развернута настоящая охота за оставшимися в живых обитателями гетто. Штрооп объявил о крупном денежном вознаграждении за поимку каждого бывшего обитателя гетто, а полякам за укрывательство евреев грозила смертная казнь. Польское население Варшавы, по словам Штроопа, «в целом, приветствовало меры, принятые против евреев». Но в то же время значительное количество евреев выжило потому, что их укрыли поляки. Среди них был и Марсель Райх-Раницки, похитивший крупную сумму денег из сейфа своих работодателей и юденрата и почти все эти деньги пожертвовавший на нужды Сопротивления. Часть денег пошла на подкуп — так Райх-Раницкому и его жене удалось выбраться из гетто в феврале 1943 г. и укрыться на квартире одного поляка, типографского наборщика в предместье Варшавы. По словам Райх-Раницкого, главная опасность исходила от молодых поляков, за деньги готовых на все и подкарауливавших на улицах евреев, чтобы обобрать несчастных, шантажируя их тем, что, дескать, в случае отказа передадут их полиции.
Эммануэль Рингельблюм, историк, чьи подробнейшие дневники, а также письма и документы предоставили нам большую часть того, что мы знаем о Варшавском гетто, также выжил и перешел на нелегальное положение. Рингельблюм был арестован во время восстания и направлен в лагерь Травники, откуда его вызволил один польский железнодорожный рабочий вместе со своим другом-евреем в июле 1943 г. В форме железнодорожника, имея при себе фальшивые документы, которыми Рингель-блюма, его жену и 12-летнего сына снабдило польское подполье, он вернулся в Варшаву, где их укрыли вместе с 30 другими евреями в подвале оранжереи. Оттуда он установил контакт с еврейским Сопротивлением и возобновил работу по сбору информации для потомков. 7 марта 1944 г. в результате предательства все укрывавшиеся были арестованы гестапо. Рингельблюм погиб под пытками 3 дня спустя, а перед этим его заставили смотреть на казнь жены и сына. Немцы знали о существовании архива Рин-гельлюма, но добраться до него так и не смогли — Рингельблюм зарыл все документы в землю в районе бывшего гетто, а местонахождение выдать отказался. Часть его бумаг впоследствии удалось обнаружить и выкопать, это было уже в сентябре 1946 г.; остальные были обнаружены лишь в декабре 1950 г. с примечаниями, сделанными рукой Рингельблюма. Они хранились в запечатанном молочном бидоне
[585].
Еще задолго до гибели Рингельблюма прежние руководители большинства еврейских сообществ гетто были сняты с должное-тей и заменены теми, кто старался во всем угодить немецким властям. Фактически единственным средством для членов юденрата оставались попытки убедить немцев не отправлять тех или иных евреев в лагеря, в качестве довода выдвигая их полезность для экономики рейха. Но и эти доводы, в конце концов, перестали срабатывать, поскольку Гитлер и Гиммлер все более и более склонялись к идее, что, дескать, безопасность рейха в любом случае остается первостепенной задачей и никакая польза от евреев даже для военной экономики не сравнится с наносимым ими вредом. И тупик, в котором оказывались члены юденрата наглядно доказывает пример Хаима Румковского, упрямого, своевольного старейшины Лодзинского гетто. Румковскому на первых порах удавалось сохранить гетто, убеждая немцев видеть в нем важные производственные объекты. Но, невзирая на это, немецкие власти постоянно урезали нормы отпуска продовольствия. В дневнике молодого человека Давида Сераковяка мы обнаруживаем записи апреля 1941 г., касавшиеся голода в Лодзин-ском гетто. Его жизнь, да и жизнь других обитателей сводилась к бесконечным поискам съестного — главным образом моркови и других корнеплодов. Сераковяк, чтобы хоть чем-то занять себя, стал изучать эсперанто в группе друзей-коммунистов, потом сумел поступить в школу гетто и снова начать регулярные занятия. Вместе с другими обитателями Сераковяк поддерживал контакт, информируя их о событиях в мире, — Давид тайком слушал передачи радиостанции Би-би-си и иногда раздобывал за ограждением гетто немецкую прессу. Правда, новости были не очень добрыми — немцы одерживали одну за другой победы.
16 мая 1941 он записал в дневнике о том, что во время медосмотра врач даже «испугался, увидев, как я отощал за это время... Сейчас в гетто в большой моде легочные заболевания... Они косят людей не хуже сыпняка или дизентерии. Что касается еды, с ней с каждым днем становится все хуже... Картошки я уже не видел, наверное, с неделю». Но как бы то ни было, юноша смог одолеть этот год, занимаясь переводами Овидия на польский язык и зарабатывая немного денег репетиторством. Он часто болел, но, невзирая на это, продолжал учебу, которую успешно завершил в сентябре 1941 г. и сумел найти себе работу в мастерской шорника.
Тем временем все больше обитателей гетто забирала еврейская полиция гетто, и эти люди уже не возвращались, в гетто доставляли евреев из других частей Европы. Румковский попытался убедить немецкие власти, что для них в Лодзинском гетто нет места, но безрезультатно. К проживавшим здесь 143 000 евреев осенью 1941 г. в октябре добавились еще 2000 евреев из расположенных близ Лодзи небольших городов, кроме того, 20 000 евреев из рейха и протектората Богемии и Моравии и еще 5000 цыган. Сераковяк отметил, что вновь прибывшие выглядели весьма неплохо и были хорошо одеты. Но уже скоро они за бесценок продавали одежду или обменивали ее на муку или хлеб. 6 декабря 1941 г. в недавно построенном лагере в Хелмно появились первые газвагены. Румковскому приказали провести регистрацию 20 000 жителей гетто, по словам немцев, для принудительных работ за пределами гетто. Каким-то чудом еврейскому главе гетто удалось убедить немцев сократить вдвое это число. После этого специальный комитет юденрата выбрал проституток, уголовников, безработных и цыган. В попытке успокоить людей Румковский 3 января 1942 г. обратился к обитателям с речью, что, мол, людям честным беспокоиться нечего. 12 января 1942 г. последовали первые депортации. К 29 января 1942 г. свыше 10 000 евреев были отправлены из гетто в лагерь Хелмно, где их умертвили в газвагенах. К 2 апреля 1942 г. из гетто забрали еще 34 000 евреев, все они были убиты; к маю общее число умерщвленных евреев достигло 55 000, включая свыше 10 000, высланных в Лодзь из стран Западной Европы.
