Были даже еще более тревожные сообщения о детях, которые грозили донести на своих родителей властям, когда они пытались помешать им посещать собрания Гитлерюгенда. Подросткам было проще простого разозлить своих родителей, бывших социал-демократов, сказав им вместо «Доброе утро» «Хайль Гитлер». «Таким образом, война вошла в каждую семью», — говорила жена одного из активистов рабочего движения. «Хуже всего, — испуганно добавила она, — что приходится следить за собой в присутствии собственных детей»
[711].
Так государство и партия подрывали образовательные и социализирующие функции семьи. Бальдур фон Ширах знал, что существует такая критика, и отвечал на нее заявлениями, что у многих детей бедняков и рабочих и так не было настоящей семейной жизни. Он говорил, что родители — представители среднего класса, которые громче всех жаловались на то, что их детей заставляют много времени проводить вне дома, участвуя в мероприятиях, организованных Гитлерюгендом или Союзом немецких девушек, должны помнить, «что Гитлерюгенд призвал детей в сообщество национал-социалистической молодежи для того, чтобы у самых бедных сыновей и дочерей нашего народа впервые появилось что-то вроде семьи»
[712]. Но эти доводы только усилили негодование родителей — представителей рабочего класса. Воспитание детей, жаловались многие из них, больше не доставляет удовольствия. Униформа и снаряжение, которые нужны их детям в Гитлерюгенде, стоили дорого, а взамен они ничего не получали. «Сегодня бездетные пары часто получают поздравления с тем, что у них нет детей. У родителей сейчас нет ничего, кроме обязанности кормить и одевать своих детей; а их образованием занимается прежде всего Гитлерюгенд»
[713]. Однажды кто-то услышал, как один «старый вояка» с грустью жаловался на своего сына, активиста Гитлерюгенда: «Парень уже совершенно от нас отстранен. Как старый фронтовик я против любой войны, а этот парень ни о чем не думает, кроме войны, от которой он без ума. Это ужасно, иногда мне кажется, что мой парень будто бы шпион в семье»
[714].
Некоторые социал-демократы жаловались на то, что членство в Гитлерюгенде в целом приводило к тому, что молодежь становилась «грубее». Подавление любых дискуссий или дебатов, военная дисциплина, огромное внимание, уделяемое физическим навыкам и дисциплине, приводили к тому, что мальчики становились жестокими и агрессивными, особенно по отношению к другим молодым людям, которые по каким-то причинам не вступили в Гитлерюгенд
[715]. Когда гитлерюгендовские группы ехали куда-то на поезде, они развлекались тем, что оскорбляли контролеров и угрожали им, когда они не говорили «Хайль Гитлер», проверяя у них билет. На лагеря, которые располагались в сельской местности, постоянно поступали жалобы от фермеров, у которых стали пропадать фрукты из садов. Тренировки, которым подвергали детей, были столь жесткими, что нередко они получали при этом различные травмы. На тренировках по «борьбе» игнорировались правила безопасности: «Чем больше крови проливалось на глазах у мальчишек на таких мероприятиях, тем сильнее они воодушевлялись». Как отмечал один из агентов социал-демократов, в Гитлерюгенде, как и в СА, армии и на трудовой повинности, росли грубость и дикость. «То, какой у них руководитель, и то, как они друг к другу относятся, низводит человека до уровня животного, все половые отношения превращаются в разврат. Многие заражаются венерическими заболеваниями». «Раз в месяц во многих подразделениях Гитлерюгенда проводится нечто вроде «секс-парадов», которые мы все помним с войны»
[716]. Гитлерюгенд отказывался осуществлять половое воспитание, заявляя, что это обязанность родителей. О случаях гомосексуального поведения среди руководителей Гитлерюгенда замалчивали; не могло быть и речи о том, чтобы обратить на них внимание прессы, как произошло во время кампании, направленной на то, чтобы сфабриковать обвинения против католических священников в детских учреждениях. В одном особенно серьезном случае в 1935 году, когда Геббельс начал раздувать сексуальные скандалы вокруг Церкви, в гитлерюген-овском лагере несколько мальчиков изнасиловали другого мальчика, а затем зарезали его ножом, чтобы он никому не рассказал. Когда его мать узнала, что произошло, и сообщила об этом рейхскомиссару Мучману, он немедленно приказал, чтобы ее арестовали и посадили в тюрьму, чтобы скандал не вышел наружу. Родителей, которые жаловались на плохое обращение с их детьми в лагерях или забирали детей из организации ради их собственной пользы, часто обвиняли в том, что они разрушают Гитлерюгенд, а иногда их даже могли заставить молчать угрозами, что если они продолжат жаловаться, то детей у них отберут
[717]. Попытка, предпринятая не кем-нибудь, а самим Генрихом Гиммлером, в сотрудничестве с Ширахом, навязать дисциплину с помощью внутренней полиции Гитлерюгенда, организованной в 1934 году, привела в основном только к тому, что многие эсэсовцы смогли найти себе работу
[718].
Особенный вред недисциплинированность Гитлерюгенда приносила школам. В школе подростки-активисты, которых режим осыпал заявлениями о ключевой роли, которую они играют в строительстве будущего страны, и привыкшие командовать группами детей младше их по возрасту, часто большими, чем классы в их школах, все чаще вели себя заносчиво по отношению к старшим. «Постоянно разжигая их самоуверенность, — признал один из руководителей Гитлерюгенда, — руководство развивает у многих мальчиков своеобразную мегаломанию, которая не дает им признавать никакой другой власти»
[719]. В борьбе между Гитлерюгендом и школами первый постепенно стал завоевывать превосходство
[720]. Члены Гитлерюгенда носили свою форму в школе, поэтому все чаще учителя видели, что их ученики своей одеждой подчеркивают то, что для них важнее не школа, а другая организация. Их самоуверенность стала еще больше, когда в январе 1934 года Гитлерюгенд официально получил статус образовательного учреждения, равнозначного школе
[721].
