Естественно, никакой битвы я не планировал. Сначала надо понять, с чем я имею дело. Просто осмотрюсь. Когда будет ясно, кто тут живет, надо будет разобраться, как это можно победить или хотя бы отвлечь. И лучше всего выяснить, где лежит необходимый мне Когитатор.
— С удовольствием посмотрю, как тебя сожрут, — сказала мне Исфирь, когда я начал спускаться.
— Обязательно комментируй, что там с тобой происходит, Серый, — напутствовал Вениамин. — Это очень важно! Я опишу всё. Эта смерть войдет в историю Города! Да что Города?! Всего Союза! Как здорово, что я приехал сюда! Я чувствую! Чувствую, как муза возвращается ко мне!
Еще шаг. Перещелкнуть зажим. Отсвет фонаря выхватил участок дна, покрытого чем–то черным. Когда я кидал вниз факелы, они с шипением тухли. Мой первый план, выманить того, кто тут живет и сжечь, похоже, был обречен на неудачу. Я понял, что без разведки мне ловить будет нечего. Местные на вопросы о Яме не отвечали. Не знали или не хотели откровенничать с чужаком.
Еще шаг. Нога опустилась в вязкую жидкость. Прибыли.
Добро пожаловать на арену Черная Яма!
Убийства на арене не повышают рейтинг преступности.
Я врубил нагрудный фонарь на максимум и оглянулся. Черное болото, из которого торчат заляпанные останки сломанных роботов. Железные руки, ноги, головы с потухшими фонарями глаз. Неподвижное царство мертвой темноты. Сверху глухо долетали вопли толпы и бархатный баритон Вениамина, вопрошавший меня, как я себя чувствую и что там вообще происходит. Поэт практически полностью вылез на парапет, и я даже удивился, как он там еще держится и не сверзился вниз.
— Серый, не молчи! Искусство не должно раствориться во мраке, пошли нам искру знаний, дай нам свет эмоций! — раздался его крик. Какой же неприятный тип.
Вокруг по–прежнему стояла мертвая и густая темнота. Единственным движением было мельтешение луча света от фонаря. Я взвел курки обреза и медленно пошел вперед. Мне нужен Архивариус. В жиже то там, то тут вспыхивали идентифицируемые предметы.
Запчасти (левая рука)
Голова автоматона (без искры)
Останки (игрок Семён Нагибашка) (+13 крон)
Останки РХБ‑1–12 (+2 кроны)
Сломанное паровое ружье
Останки Ляо Красивого (+30 чох)
Запчасти
Слева в темноте что–то булькнуло. Толпа наверху загудела, мешая мне расслышать, что в точности происходит. Я водил двустволкой из стороны в сторону, пытаясь заметить хоть какое–то движение. Вроде тихо. Показалось или это та самая Капелька? Я сделал шаг назад.
— Вперед, Капелька! — раздался сверху вопль Вениамина.
Внезапно в мою сторону двинулась тьма. Клубок черной жижи поднялся выше меня, после чего раздвинулся на несколько метров в стороны. Шевеля десятком отростков, словно гигантская амёба, он довольно быстро зашлепал ко мне. Вот она — Хозяйка Ямы. Я дернул спусковые крючки. Прогремел сдвоенный выстрел. На существо это не произвело никакого впечатления. Антрацитовая жидкость мгновенно заполнила дыры. Всё ускоряясь, клубок щупалец двигался вперед. На некоторых отростках я разглядел маленькие пасти с острыми черными зубками. Поиграли в героя и хватит. Я рванул назад к веревке.
На ходу перезарядившись, я вцепился за петлю и резко дернул два раза.
— Рохля, вытаскивай! Твою железную душу! Быстрее!
Робот не подвел, пусть не мгновенно, но я стал подниматься к спасительному свету. Капелька врезалась в стену, где я только что стоял, и потянулась ко мне щупальцами, все больше и больше удлиняя их. Маленькие пасти защелкали, и раздался противный, на грани ультразвука писк. Два залпа картечью помогли мне избежать контакта с почти доставшими меня отростками.
Капелька бесновалась и, дико извиваясь, пыталась забраться на стену.
— Рохля! Тащи быстрее, оно за мной лезет!
— Робот! Глупец! Брось канат! — услышал я вопль поэта. — Их битва должна продолжиться! Это вершина и кульминация моей поэмы! Смерть! Кровь! Катарсис!
— Ты что творишь?! — раздался возмущенный крик Рохли. — Он мне пять монет обещал! А ну, убрал руки! Мамзель, а вы–то куда лезете?!
Раздался визг Исфири. Мое движение вверх остановилось, веревку тряхнуло. Они там совсем ополоумели?! Я вбил шипы ботинок в стену и перекинул петлю страховки повыше. Чувствую, надо быстрее самому выбираться. Веревка ослабла и медленно пошла вниз. Я только чудом не упал. Ослабив петлю, я перебирал страховку, чтобы она была в натяжении. Внизу щелкали маленькие челюсти и раздавался восторженный писк. В голове у меня была только одна мысль: непризнанному гению поэзии и его чумной подружке — конец. Штраф за мою голову и так огромный, пара трупов ситуацию не изменит. Дайте только выбраться. Прибью эту болтливую сволочь!
Именно с этой мыслью я полетел вниз, глядя на змеящийся перерубленный конец веревки.
— Катарсис! — донесся до меня восторженный крик Вениамина Серебряного.
Получен урон…
Приземлился я неожиданно мягко и с громким чавкающим звуком. Во все стороны брызнуло черное желе, и раздался оглушительный писк. Я откатился в сторону и с трудом поднялся. Вытер от слизи лицо и, отступая назад, перезарядился. Капелька приходила в себя после моего падения. Темная масса передо мной двигалась, перетекала, стараясь занять удобное ей положение. Тьма уплотнилась, сжалась и резко колыхнулась в мою сторону, вытягивая вперед десятки щупалец. Мой сдвоенный залп она даже не заметила. Сбив с ног, черные отростки стали оплетать меня, вгрызаясь мелкими зубками во все подряд. Ощущения были такие, как будто сотня чихуахуа решили отомстить мне за всё и не очень удачно, но ожесточенно начали меня грызть. Я понял, что мне конец. Толпа наверху восторженно ревела.
Получен урон…
Получено письмо
Получен урон…
Получен урон…
— Серый, умоляю! Скажи, что ты чувствуешь? — кричал поэт. — Черт, не слышно! Да что ты в меня вцепилась, дура! А–а–а-а-а!
Вопль нарастал, и в нескольких шагах от меня раздался громкий всплеск. Капелька замерла, укусы прекратились. Рядом со стеной неуклюже пытался встать Вениамин. Он был с ног до головы покрыт черной слизью, волосы слиплись, а в глазах царил первобытный ужас.
Щупальца как–то неуверенно стали отпускать меня. Хозяйка Ямы заметила еще одну муху, попавшую в ее паутину. Вениамин забился и стал что–то бессвязно кричать. Он кинулся на стену, но тут же соскальзывал. Сверху, прерывая гул толпы, раздавались истеричные крики Исфири. Капелька потеряла ко мне интерес и, шлепая ложноножками все быстрее и быстрее, двинулась к поэту.
Я пополз прочь. Что делать? Как отсюда выбираться! Думай, Серега, блин! Сердце ухало, не давая сосредоточится. А где мой цилиндр? Фиг с ним. А обрез? Где–то выронил. Назад вернуться? Я оглянулся. Там, в темноте зайчиком заверещал Вениамин, оплетаемый десятком щупалец. Нет уж.
