– Не потеряй! Я тебе позвоню… – весело пообещал бывший муровец и отключил связь.
«Тьфу, черт! Мучайся теперь целых полчаса! – осерчал Свирельников. – Может, этот идиот из ревности убил Эльвиру?»
Чтобы отвлечься, он стал рассматривать парочку за соседним столиком. По виду старшеклассники, они со взрослой обстоятельностью расспрашивали официантку, из чего готовится суп «семь весенних ароматов моря», который, видимо, собирались заказать, а она отвечала им серьезно и даже с удовольствием.
«Ага, спросили бы они лет пятнадцать назад в диетической столовой возле метро «Бауманская», из чего сварено харчо, им бы ответили! На всю жизнь запомнили бы!» – зло подумал Михаил Дмитриевич.
И ведь как все быстро переменилось! Совсем теперь не то, что во времена молодости, когда приходилось с Тоней отстаивать двухчасовую очередь в кафе-мороженое на улице Горького или с Петькой Синякиным хитростью пробираться в пивной подвал на Пушкинской. Потом, приезжая в отпуск из Германии, Свирельников был уже при деньгах и наловчился всовывать пятерку, а то и десятку швейцару, чтобы без всякой очереди оказаться в полупустом «Арагви» или в шумных «Жигулях», пахнущих разбавленным пивом и разваренными креветками.
А теперь в Москве рестораны на каждом шагу. Хочешь китайскую кухню? На! Японскую? Пожалуйста! Итальянскую? Без вопросов. Желаешь в настоящем ирландском баре испить «Гиннесса» цвета крепкого черного кофе? Запросто. Замечтал об айсбайне величиной с капустный кочан и литровой кружке холодного упругопенного баварского пива? Обожрись! Никаких проблем! Иногда Свирельников ощущал даже некую закономерную противоестественность того, что страна с разогнанной армией, пустыми заводами и заросшими сорняком полями, страна, растерявшая половину своих земель и неумолимо вымирающая, впала в эту обжираловку. Наверное, с полным желудком муки совести не так ощутимы. К тому же переедание ставит перед человеком проблему личного, а не общего выживания.
Странно… Очень странно, но, сравнивая свою советскую, скудную, боязливую жизнь с нынешней, Михаил Дмитриевич, почти не сознаваясь себе в этом, приходил к выводу, что та, прежняя, была лучше, во всяком случае – справедливее и честнее. Бога не помнили, со свечками по храмам не стояли, а жили-то праведнее! (Вот о чем надо спросить Трубу!) Нет, это, конечно, не значит, что никто не лгал, не обманывал, не воровал. Еще как! Но все это делалось словно бы вопреки и скрывалось, как дурная болезнь, от других и даже от себя. А теперь не жизнь, а какой-то публичный общенациональный конкурс на самый твердый шанкр!
– М-и-иша, ты где? М-и-иша!
Свирельников очнулся и увидел перед собой улыбающегося Болеслава Брониславовича Жолтикова, еще больше похудевшего со времени их последней встречи. Года полтора назад он был почти так же толст, как незабвенный Валентин Петрович, но потом серьезно занялся собой и уменьшился в два раза, хотя сохранил манеру двигаться осторожно, словно боясь не уместиться в предлагаемом пространстве, что при его нынешней комплекции выглядело как жеманство. Садился он тоже с опаской, все еще не надеясь на крепость мебели.
– Здравствуй, Болик!
– Привет! Ну и лицо у тебя сейчас было! – заметил Жолтиков, все еще продолжая пробовать телом прочность стула.
– Какое?
– А такое, точно ты мне бомбу принес! – Он с усмешкой кивнул на чемоданчик.
– Так, задумался о жизни…
– Миша, мой тебе совет: никогда не думай о жизни. Она же о нас, сука, не думает!
– Это точно!
– И огорчаться так не нужно. Главное, что решение принято. Не без моей помощи. Шеф колебался до последнего. Что-то ему там твой Веселкин напел. Поэтому про меня не забудь!
– Не забыл… – подтвердил Свирельников и, показав глазами на чемоданчик, добавил; – Отдельно, в конверте…
В это время официантка принесла ему на деревянной досточке суши и маленький чайник, а Жолтикову дала меню, и тот углубился в него с той основательной серьезностью, с какой обычно изучают объявления о продаже недвижимости. Он даже выложил из кармана крошечный калькулятор, чтобы подсчитывать калории.
В недавнем прошлом Болеслав Брониславович являлся народным депутатом, но потом провалился, потому что его соперник из блока «Справедливость» разбросал в почтовые ящики избирателям ксероксы интервью Жолтикова из малоизвестного журнала «Гей-славяне!», в котором кандидат радостно и подробно рассказывал сочувствующим читателям о своей нетрадиционной сексуальной ориентации. Интервью было старое, начала 90-х, когда, настрадавшись под гнетом тупых советских гомофобов, отечественные геи, опьяненные счастьем свободного самоопределения, принялись взахлеб рассказывать в печати, на радио и телевидении о своей трудной личной жизни, протекавшей долгие годы в лучшем случае в андерграунде, а то и в самом настоящем подполье. Болеслав, в частности, гордо сообщал о том, что он первый в российской истории открытый гомосексуалист, ставший депутатом.
Конечно же, это было нескромным преувеличением, ибо тогда ходил даже анекдот о новом российском флаге: красный цвет символизирует кровь, пролитую за свободу, белый – чистоту помыслов реформаторов, синий – количество «голубых» в Думе, правительстве и Администрации Президента, а все вместе повторяет торговый триколор «Пепси-колы». Однако времена менялись, хвастать гейством сначала стало не модным, а потом и просто опасным для общественной жизни. Даже президент Ельцин в нетрезвом раздражении посоветовал одному из своих нетрадиционных помощников засунуть нетипичную ориентацию куда следует и столкнул его за борт с прогулочного парохода. Сообразив, что невольно скаламбурил, он смягчился и приказал выловить тонущего. Но тенденция обозначилась…
Страна явно поворачивалась от гееполитики к геополитике. И вот отксеренные недоброжелателями давние голубые восторги Жолтикова стоили ему депутатского мандата. Далекие от сексуальной терпимости избиратели города Охлотырска, где он, будучи исконным арбатским обитателем, почему-то решил баллотироваться, не только не отдали свои голоса столичному извращенцу, но даже в иных бюллетенях понаписали напротив его фамилии такое, из-за чего Россию, попади эти оскорбительные гадости на Запад, навсегда исключили бы из числа цивилизованных и политкорректных государств.
На некоторое время огорченный Жолтиков исчез из общественного зрения, а потом вновь всплыл, сильно похудевший, помолодевший и женатый на манекенщице, которая во всех модных журналах сообщала, что, мол, раньше она была закоренелой лесбиянкой, но, встретив такого потрясающего мужчину, как Болеслав, натурализовалась буквально за одну ночь. Сам Жолтиков в многочисленных интервью рассказывал о том, что на самом деле никогда не был гомосексуалистом, а объявил себя таковым в знак протеста против гонений на геев в мрачные советские времена. Это его принцип: например, если завтра начнутся еврейские погромы, он тут же провозгласит себя евреем, хотя происхождения самого непредосудительного.
Все это было, конечно, не случайно. Как раз в ту пору нежданно-негаданно освободилось в Думе одно место. Депутат от Москвы повез в обыкновенной спортивной сумке кучу денег для финансирования демократического движения Сибири. Последний раз его видели в омском аэропорту торгующимся с таксистом, но до местного отделения партии «Сибирское самоопределение вплоть до отделения» он не доехал. Удрал вместе с деньгами за границу или пал жертвой коварных чалдонов – никто так и не узнал. На освободившееся место и прицелился Болеслав Брониславович. Но его соперник от «Союза левых правозащитников», матерый адвокатище, построил предвыборную борьбу, убедительно доказывая, что человек, однажды предавший голубые идеалы своей молодости, вполне способен точно так же предать интересы электората. Продвинутые москвичи с ним согласились и отдали мандат телевизионной дикторше, сделавшей накануне очень неудачную подтяжку лица и тем самым завоевавшей всеобщее сочувствие.
