– «…Кэнтон схватил Мэри в свои могучие объятия и осыпал ее грудь нежными поцелуями, а она в ответ только часто задышала, скрыв знойный взгляд в тени пушистых ресниц…»
За дверью раздались звуки и шорохи, обыкновенно свидетельствующие о том, что место скоро освободится. Башмаков обрадовался и продолжил, воодушевленный:
– «…Рука Кэнтона все смелее обхватывала ее талию, сползая ниже и ниже. Еще мгновение…»
Шумно взбурлили сантехнические воды, дверь отворилась, и из туалета вышел невысокий белотелый парень в черных трусах с адидасовским лейблом.
– Доброе утро! – сказал он. – Меня зовут Антон.
– Доброе утро, – отозвался Башмаков, подтягивая семейные трусы в горошек. – А меня – Олег Трудович…
– Да, мне Дарья говорила, что у вас очень необычное отчество. Мы вчера поздно вернулись, вот и…
– Конечно, конечно…
Закрывшись на крючок и усевшись на теплый еще унитаз, Башмаков вдруг окончательно осознал, что является отцом взрослой, более того, половозрелой женщины.
С тех пор Антон стал заходить почти каждый день, всегда с цветами, причем с двумя букетами: один – Дашке, другой – Кате. А Олегу Трудовичу он неизменно вручал какую-нибудь изысканную бутылку. Чего только не перепробовал Башмаков за месяцы этого романа! Даже малагу 74-го года… Дашка называла ухажера Антошкой и глядела на него свысока. В прямом смысле – ростом он был ниже ее. Когда Катя попыталась выяснить Дашкины планы, дочь ответила, что не может всерьез и навсегда связать свою судьбу с мужчиной, который ниже ее ростом.
– Пушкин тоже был ниже Натальи Николаевны.
– Пушкин! С Пушкиным бы я не задумываясь, даже если бы он был лилипутом…
– Допустим. Но от того, чем вы занимаетесь с Антоном, бывают дети!
– От этого дети бывают только у дураков и тех, кто хочет. Он хочет.
– Вот видишь!
– Но я-то не хочу!
Темперамент у Дашки оказался шумноватый для их двухкомнатной квартирки.
– В кого она у нас такая? – удивлялся Башмаков.
– В Евдокию Сидоровну! – раздраженно отвечала Катя, переворачиваясь на другой бок.
– Скажешь тоже! – вздохнул Олег Трудович и подумал о том, что обязательно надо съездить в Егорьевск – бабушка Дуня совсем плоха.
Вскоре Антон, вложивший деньги в строительство элитного дома на Сретенке, снял временно квартиру – и Дашка переехала туда. Сначала все шло нормально. Дочь звонила и уточняла у Кати разные кулинарные рецепты, рассказывала о том, как они слетали в Египет. Начались интенсивные обсуждения свадебных мероприятий… И вдруг Дашка вернулась домой. С вещами.
– Поссорились? – спросил Башмаков.
– Имею я право на отпуск?!
Катя подхватила и повезла Дашку по магазинам – это такое у женщин успокаивающее средство. Дочь как раз начала работать в «Лось-банке» (туда ее устроил все тот же Антон) и по окончании испытательного срока получила свою первую зарплату – огромную. У сторожевого Башмакова даже челюсть отвисла.
Едва они уехали, объявился брокер – пьяный.
– Олег Тру-удович! – Он еле сдерживал рыдания. – Ваша дочь меня бро-осила…
– Зачем? – удивился Башмаков. – Да вы проходите!
– Вот и я ей говорю то же самое…
– Может быть, таким образом она дает вам понять, что неплохо бы поскорее оформить ваши отношения?
– Блин, да я ее все время замуж зову! Отказывается. Зову – отказывается. Я же квартиру почти достроил, мебель в Италии заказал. Может, выпьем? – Он достал из кейса бутылку виски.
– В чисто профилактических целях, – согласился Башмаков. – Значит, говорите, отказывается?
– Полностью.
– Чем мотивирует?
– Ей, блин, со мной скучно!
– Простите за интерес к подробностям, но я как отец… В общем, скучно в постельном смысле?
– Да нет, блин, тут как раз все нормально! Я еще на всякий случай таблетки американские купил. Иохимбе.
– Как вы сказали?
– Иохимбе. Ей потом скучно…
– М-да-а… «Груша». Можно было бы и предвидеть, – вздохнул Башмаков.
Минувшим летом на даче они всей семьей ходили на пруд купаться. Дашка, как и большинство дачных девиц, купалась топлес, или, говоря попросту, гологрудой. Да и трусики-то были совершенно минимальные. И Олег Трудович, взглянув на ее грудь отстраненным классифицирующим взглядом, сразу определил – «груша». А это – ум, темперамент, непостоянство, своенравие и жестокая непредсказуемость в отношениях с мужчинами…
– Какая, блин, «груша»?
– Видите ли, молодой человек…
Когда открылась входная дверь, Башмаков и Антон сидели за кухонным столом, сблизив головы, и Олег Трудович, как умел, рисовал на бумаге женские груди. При этом он, тыча карандашом то в один, то в другой рисунок, разъяснял брокеру роковые связи между нравом женщины и ее бюстом. Обескураженный Антон возражал в том смысле, что не может же он в самом деле, прежде чем познакомиться с девушкой, требовать осмотра ее груди…
– Я же сказала тебе – больше не приходи! – прямо с порога залепила Дашка.
Катя, посвященная уже, видимо, в историю охлаждения дочери, молча прошла в комнату.
– А он тебя, между прочим, любит, – грустно сообщил Башмаков.
– Пьяных и выпивших просьба не вмешиваться! – отшила Дашка и, глядя на Антона ледяными глазами, повторила: – Я же тебе сказала: ты мне надоел!
– Почему? Я же тебе… для тебя…
– Та-ак – пошли упреки! Цветы, извини, давно на помойке, устрицы в другом месте, а все остальное…
Дашка метнулась в свою комнату, погремела там, позвенела и вынесла два туго набитых пакета – в одном тряпки, а в другом – косметика и парфюмерия.
– Я не в этом смысле, блин…
– Та-ак, мальчик забирает свои подарки и выкатывается сейчас же! – противным голосом приказала Дашка.
И Башмаков даже похолодел от того, насколько голос дочери был похож на Катин, когда в давние, молодые времена жена выгоняла его из дому.
– Не уйду! – объявил Антон и для достоверности налил себе стакан до краев.
– Ну, давай на посошок, – разрешила Дашка. – И вперед!
– Нет.
– Антон, я думаю, вам сейчас лучше уйти! – это сказала появившаяся Катя.
– Исчезни! – подтвердила Дашка.
– А вы? – Парень с надеждой посмотрел на Башмакова. – Вы тоже хотите, чтобы я исчез?
– Их больше, чем нас, – вздохнул Олег Трудович и указал карандашом на изображение «груши».
Это предательство предполагаемого тестя окончательно сломило Антона. Он, пошатываясь, пошел к двери, где ему насильно были вручены оба пакета. На улицу брокер вышел только с одним пакетом и долго разбрасывал по сугробам кофточки, юбки и обувь. Потом он залез в машину и, разворачиваясь, сшиб контейнер с мусором. Парфюмерию, как выяснилось позже, Антон расколотил возле лифта, и потом еще долго башмаковский подъезд благоухал французскими ароматами…
