Физрук вытащил маркер из стакана-держателя. Вопросительно посмотрел на Сашку, будто проверяя, готова ли она. Сашка, как могла, изобразила готовность работать, внимание, прилежание, концентрацию — как если бы он держал в руке не пластиковый маркер, а ключи от ее судьбы.
Он провел горизонтальную черту. Рука его размазалась в движении, не отрывая маркера от доски, выписывая графические кружева. Схема сложилась в единое целое, ожила — и накрыла Сашку будто слоем отвратительной липкой паутины: безнадежность. Выхода нет. Стагнация, распад, зубчатые жернова, которые перемалывают в крошку; Сашка терпела несколько секунд, а потом зажмурилась, и слезы сами потекли из глаз — будто от едкого лука.
Прошелестела губка, стирая схему с доски, и звук был похож на пение сверчков.
— Время, Самохина. Занятие закончено.
х х х
«Жить — значит быть уязвимым. От кромешного ада отделяет стенка мыльного пузыря. Лед на дороге. Неудачное деление стареющей клетки. Ребенок подбирает с пола таблетку. Слова цепляются друг за друга, выстраиваются, повинуясь великой гармонии Речи…»
Текстовый модуль соскользнул с колен и грохнулся на пол. В который раз — в сотый? В тысячный? Вот почему у этой книги такая рваная обложка, такой битый и мятый корешок…
Сашка встала и почти на ощупь выбралась на балкон. Ни в комнате, ни снаружи не горел свет, но не темнота застилала ей взгляд, а информация, которую Сашка не могла пока структурировать.
Великая Речь прекрасна и гармонична. Отчего же мир, который она описывает, уродлив и отравлен страхом? Что должна сделать Сашка, ведь она не может бездействовать, не может больше отказываться, этот путь теперь закрыт…
В темном небе светились три красные точки. Сашка прищурилась; не три, а только две, красная и белая. Очень высоко над Торпой, следуя по дальнему маршруту, летел самолет, и Сашка могла бы, пожалуй, дотянуться до него и узнать, что делают люди на борту, и кто сидит в пилотских креслах, и увидеть его путь, как две половинки одной дуги, одна протянутая в прошлое, а другая в будущее, и будущее неопределенно — веер возможностей. Но и прошлое неопределенно тоже…
Свойство всех самолетов — падать. Страх — это любовь… Как сформулировать приказ — «не бойся», — не используя отрицательной формы, выкинув частицу «не»?
— Осмелься, — шепотом сказала Сашка.
Порыв ветра прошелся по Сакко и Ванцетти, закручивая смерчами желтые мокрые листья.
х х х
Воскресным утром она вошла в здание аэропорта города Торпа, и вслед оборачивались мужчины и женщины, первые с азартным интересом, вторые с интересом ревнивым. Сашка плыла, как в шлейфе, в облаке хороших духов, чуть покачиваясь на каблуках безукоризненной формы, в платье выше колена, отлично скроенном и удачно подходящем к фигуре.
— Девушка, сегодня праздник?
Неизвестный юный карьерист в костюме с галстуком решился догнать ее и потащился рядом. Под ее взглядом, брошенным вскользь, почти растерял решимость:
— Вы кого-то встречаете?
— Жениха, — отозвалась она с интонацией Снежной Королевы.
И карьерист отстал.
В зале толпились встречающие. Сашка, возможно, выглядела глупо, как гостья в вечернем платье на пижамной вечеринке. Ей было плевать на случайных свидетелей. «Осмелься» — стучал пульс в ушах.
Она выйдет к самому трапу. Она посмотрит сквозь стекло пилотской кабины. Она скажет — «Привет» как ни в чем не бывало…
…И ведь под платьем на ней превосходное белье. Как идут ей, оказывается, все эти ажурные штуки, над которыми она смеялась в свое время, не считала важными, не обращала внимания…
Голова немного кружилась.
Фарит сказал: «Не бросай пилота, он страдает». Но Фарит — манипулятор, это он привел Сашке Ярослава… А если нет?! Что, если Сашка с пилотом Григорьевым встретились случайно, это подарок судьбы, чудо, заслуженное честно или не заслуженное вовсе, просто — счастье…
«А имеет ли это значение? — спросила себя Сашка. — Фарит привел его или не Фарит… Ярослав все равно настоящий. Его чувства — подлинные. Не Фарит сделал его таким, как он есть. Фарит только немного сжульничал, перетасовал вероятности, подстроив нашу встречу…»
Или нет?! Сашка вдруг растерялась, представив, что любовь Ярослава нарисована, изъявлена на клочке бумаги, сконструирована; что, если Ярослав — проекция Сашкиных детских фантазий на удобно подвернувшегося одинокого мужчину?!
Нет-нет-нет. Она бешено замотала головой, удивляя людей вокруг. Не для того она сказала себе «осмелься», чтобы травиться сейчас тухлыми мыслями, отвратительными, как несвежая селедка. Когда от кромешного ада отделяет стенка мыльного пузыря, нельзя быть слабым. Слабые проваливают зачеты, а Сашка не может себе этого позволить.
Самолет опаздывал. На десять минут. На двадцать. Встречающие роптали, пока еще негромко. «Избаловали нас, — думала Сашка. — Хорошая авиакомпания, никаких регулярных опозданий на час-полтора…» Физрук не станет ее учить. Сашка должна отыскать путь, чтобы в декабре успешно сдать аналитическую специальность.
На экране телевизора на стене, над головами, крутился клип, по-видимому, музыкальный, но без звука и такой аляповатый, что Сашке захотелось потянуться рукой, как это сделала в ее присутствии Лиза, присвоить студию с плясунами и певицами и принудить их… что? Отжиматься от пола, разбежаться в ужасе?
Рейс опаздывал на полчаса. Сашка чувствовала, как в облако ее духов вплетается запах нервного пота — пока еще не ощутимый человеческим обонянием. Почему задерживается самолет?!
Вид из окна, у которого она заняла наблюдательную позицию, открывался прямо на посадочную полосу. Наверное, Сашка была первой, кто увидел серебряную точку в небе. Белая искра. Самолет расположился на глиссаде, никуда не торопясь, будто наслаждаясь моментом. Сашка быстро оценила свое отражение в стекле: в ней не осталось ни капли той решимости, с которой она пришла сюда. Зря нацепила кружевное белье и не пойдет к трапу, она же не сумасшедшая…
…Но можно ведь случайно оказаться рядом с ним в толпе, совсем случайно — надо, кстати, придумать легенду, почему она здесь…
Самолет коснулся посадочной полосы, из-под шасси поползли ленточки дыма и тут же растаяли. Плавно замедлившись, самолет покатил к зданию аэровокзала. Сашка посмотрела на свои ладони — они были мокрые, как если бы она только что стирала в проруби, и такие же ледяные.
Покатили к самолету грузовые платформы. Подъехал трап. Сашка пыталась различить силуэт за стеклом пилотской кабины, но бликовало солнце.
Потянулись по трапу пассажиры, вереницей потекли чемоданы из багажного отделения. Через минуту в здании аэровокзала сделалось людно: только что прибывшие поглядывали на Сашку с новым интересом, азартным и ревнивым, и потихоньку стягивались к ней, как акулы к серфингисту — будто невзначай.
По трапу спустились стюардессы. Вышел человек в белой рубашке с черными погонами, в фуражке, сдвинутой на лоб. Зашагал вниз, не глядя на ступеньки, ведя ладонью по перилам. За ним семенил второй пилот, на этот раз другой, полноватый и рыжий.
