Подруга взяла меня за руку и сильно сжала.
— Ну вот и я, и мама твоя узнали его. Неужели ты думаешь, всех можно обмануть? Ты посмотри на него. Он же каким был циничным уродом, таким и остался. Это все не сыграешь. Это нутро человеческое. Это тебе не размер перепутать и не кольцо в ювелирку на шлифовку отнести. А ты ему про размер и кольцо сама говорила?
Выдохнула и отпила свой кофе.
— Нет…
— Почему ты так сопротивляешься, что именно тебя настораживает? Все хуже, чем было? Ты ничего к нему не чувствуешь?
— Наоборот. Все лучше, чем было, и я… я влюблена в него. Словно заново, словно впервые увидела и голову потеряла. Никогда раньше такого не было. Я никогда его так не любила.
— Ну семь лет без мужика, я б тоже голову потеряла, если б меня качественно трахали.
— Лара!
— Что?
Мы засмеялись.
— Трахает ведь, я вижу. Шейку шарфом прикрыла, а там засос, и глаза у тебя превосходно отполированной самцом самки. Ну хорошо. А секс? Вот ты с ним спишь, неужели ты не можешь по сексу понять — он это или нет?
— Не могу… не знаю. Мне сейчас намного лучше. Но я могла измениться, стать взрослее. В общем, я позавчера сделала тест ДНК. Поэтому встретиться с тобой не могла…
— Серьезно? Круто. А деньги откуда взяла? Это ж не пару копеек.
— Сергей дал… не на тест, конечно, но дал. Вот это тоже настораживает. У него есть деньги, Лара. Много денег. Не просто там на еду и на жизнь, а до хрена денег. Он машину новую купил, меня с Тошкой одел. Это немыслимые деньги. Домой деликатесы покупает, маму мою подарками задарил.
— Ну так радуйся. Наконец-то из нищеты вылезешь. Я б от счастья плясала.
— А откуда у него деньги? Сказал, что государство компенсацию выплатило, но мне с трудом верится. Сдались мы тому государству, та даже если и выплатили, то не миллионы же. А он ничего не говорит. Уезжает по утрам, приезжает вечером. Кто-то звонит ему, и он с сотовым запирается и говорит так тихо, что я расслышать не могу.
По фирме все выплатил. Все долги. Принес мне бумагу о том, что мы ничего не должны, а там пол-ляма долга было, Лара. Пол-ляма. Он просто так отлистал? А где взял? Аж страшно становится. Как начну обо всем этом думать, и голова раскалывается на части.
Ларка кофе свой отпила еще раз и закурила, отодвигаясь назад, чтоб на меня не дымить.
— Не знаю… Мужики они вообще нас редко посвящают в свои финансовые махинации. Филька тоже сам все крутит вертит. Ладно, сделала тест, может, и успокоишься как раз. Иногда лучше проверить и потом не трепать себе нервы. Помнишь, как я с УЗИ. Все мне болячки мерещились и до обморока боялась идти на маммографию? Но сходила и ржала с себя потом. Лучше перебздеть, если нервам так спокойнее.
Но я сдавила ее руку.
— Мне страшно. Я боюсь… боюсь узнать, что это не он. У меня тогда весь мир рухнет. Я не знаю, как смогу пережить. Мне так страшно, что аж дух захватывает.
На какие-то мгновения мы долго смотрели друг другу в глаза.
— А ты, и правда, влюбилась. Совсем взгляд другой стал. Ну знаешь, если без правды покоя нет, то лучше ее знать. А проблемы решать по мере их поступления. Как Тошка?
— Хорошо… разговаривать начал. Точнее, «папа» сказал. Конкретно и осознанно именно Сергею. Ждет его всегда у окна. Раньше думала, он так за снегом и за машинами следит, а оказывается он его ждет. Радуется, когда приходит.
— Ну вот видишь, положительная динамика все больше и больше. Может, и нет у твоего Тошки никакого аутизма, а может, проскочил этап развития. Человеческий мозг не изучен, как и океан. Черт его знает, может, все вдруг начнет налаживаться…
— Спасибо тебе, Лар… ты прости, что он с тобой так. И что я на его сторону.
— Ну знаешь. Муж и жена — одна сатана. Я тоже за Фильку на одну сторону. Ты ж меня с лестницы не спустила.
И рассмеялась, а я вместе с ней.
— Еще чего.
— Ну вот… А вообще, я тоже неправа была. Потом думала об этом, взвешивала, с Филей говорила. Человек только из плена приехал, черт знает сколько лет жил в ужасе, в боли, в пытках, и тут я со своими дурацкими вопросами, допросами, наездами. Психанул. Кто угодно психанул бы. В общем, я тут собираюсь на трубку мира напроситься… На Рождество приду, виски его любимый притащу, и мириться будем.
— Ларкаааааааа, — я тихо запищала и сдавила обе ее руки, — я люблю тебя! Ты самая… ты невероятная!
— Я тоже тебя люблю. Ближе и нет никого. Вы мне с Тошкой, как семья родная. Набери Легкоступову, переспроси про размер. У меня ее сотовый есть. Щас дам. Я в прошлом году у нее джинсы Филиппу брала.
Лариска начала ковыряться в сотовом. Потом радостно взвизгнула.
— Ооо. Вот. Давай, набирай ее.
Продиктовала номер, а я набрала.
— Приветик.
— Привет… Ничоси, сколько лет, сколько зим. Я тебя по голосу узнала. Снеговаааа.
— Ага, она самая. А ты уже вернулась? А то я звонила тебе домой…
— Оставь, бабушка не в своем уме, я для нее каждый раз уехала, когда из дома вышла. Здесь я. Что? Надо прикупить чего-то? Мужика себе нового нашла?
— Нет… Сергей вернулся.
— Что? Та ладно!
— Вернулся, да. Он в плену много лет был, и вот так получилось.
— Охренеть… вот это реально охренеть. Ну я тебя поздравляю. Надо же, чудо какое. Офигеть просто.
— Слушай… тут такое дело. Ты, может, помнишь… ты говорила, память у тебя хорошая на клиентов и размеры. Мне кажется, ты когда-то Сережке моему сорок восьмой брала.
— Та нет. Я тогда ошиблась. Пятидесятый или пятьдесят второй. В сорок восьмом плечи были бы узкие.
Я посмотрела на Ларку, и та мне подмигнула.
— Хм… а я все время думала, что у него сорок восьмой.
— То ж я тебе сказала, ты так и думала. Неее, больше у него. Как сейчас помню, плечи о, какие, а бедра узкие. Так что, брать что-то будешь возвращенцу своему? Подарочек али как?
— Да, буду. Отложи для него спортивный костюм и свитера какие-нибудь симпатичные с жаккардом, зимние.
— Будет сделано. Как получу товар, наберу тебя. И встретимся, покалякаем, чаю попьем или кофе, а может, и чего покрепче… Это ж надо, вернулся. Охренеть не встать.
Я сотовый отключила и на Ларку посмотрела.
— Ну вот видишь!
— Странно… а мне кажется, на вещах был сорок восьмой. Вот прям перед глазами стоит.
— Ой, Кать. Мне вон казалось, я ножницы в тумбочку положила. Я прям видела, как они там с метровой лентой лежат и с булавками, и руку свою, опускающуюся в ящик, тоже видела. А на самом деле я их оставила возле швейной машинки в стакане для ручек и карандашей. Вот тебе и память, и игра этой чертовой памяти. Так то прям у меня под носом было, а у тебя годы прошли.
