Песню сыну напеваю и в окно смотрю — там снег кружит, падает на стекло, мои пальцы перебирают волосы Тошки, а думаю я о том, кто сейчас на кухне сидит, картошку доедает или курит возле форточки. И присутствие его волнует очень сильно, дух захватывает. С Денисом никогда так не было. Скорее наоборот, хотелось поскорее чтобы ушел, или говорить было не о чем. А здесь даже мысли об этом не возникает. И почему-то постоянно вспоминается наш последний разговор, когда он сказал, что нам нужно пожить отдельно. Как будто вчера это было… И лицо теперь в воспоминаниях именно это, пусть и вызывает диссонанс, но все больше и больше кажется, что именно таким оно и было.
Внезапно показалось, что кто-то смотрит на меня, резко обернулась и увидела Сергея в дверях. Облокотился о косяк и глаз с меня не сводит. Какой же у него взгляд невыносимый. Бунтарский, яростный, пронзительный. От него спрятаться хочется, а еще просыпается внутри вот это женское, примитивное волнение. Когда взгляд мужской откровенный слишком, когда взгляд чувствуется кожей и пробуждает ответный трепет. Я приподнялась на локте, встала с кроватки, поправила одеяло, укрывая Тошку. Даже в свитере и юбке до колен я ощутила себя раздетой, пока он наблюдал, как я шторы закрываю. Выключаю ночник.
Надо на кухне убрать, посуду помыть и… ему постелить в нашей бывшей спальне. Я там давно не сплю. С Тошкой в детской всегда. Прошла мимо мужа, то глядя на него, то тут же отводя глаза. А на кухне уже убрано. Посуда сложена, стол без крошек.
«Мужик — он не для того, чтобы посуду мыть. Это ваше бабское дело. Мое дело — на кухню войти к накрытому столу и выйти из-за все еще накрытого».
Образ его же, как ложится на диван с пультом в руках, а я когда посуду уже помыла и в спальню пришла — спит. Кажется, это был мой День Рождения. Гости разошлись под утро, у меня ноги зудят от усталости. На мне под халатом новое белье кружевное. Копила на него несколько месяцев, чтобы после того, как все разойдутся, раздеться перед ним и… ничего.
— Красивое кольцо.
Вздрогнула от звука голоса и обернулась — в руке Сергея та самая бархатная коробочка, которую принес недавно Денис.
— И как? Предложение приняла?
Попыталась взять из его руки коробочку, но он не отдал. Поднял выше так, чтоб я не достала.
— Приняла, спрашиваю?
— Не успела. Отдай мне, пожалуйста.
— Зачем? Нравится? Решила поносить?
Он не кричал, но интонация голоса, его тембр почему-то заставил сердце забиться тревожней и сильно занервничать.
— Кто он?
— Хороший человек. Я у него работаю. Отдай!
— РаботаЛА!
Подчеркнул окончание, и я вскинула голову. Злость поднималась откуда-то издалека, но она появилась, и я уже ничего с ней не могла сделать. Может, стоит ее отпустить? Хватит щадить его? Он явно нас щадить не собирается.
— Работаю! И завтра пойду на работу! Потому что мне коммунальные платить и Антона к частному дефектологу вести! И много всего, понимаешь?
— Не пойдешь. Отработала уже.
Сказал, как отрезал.
— А жить за что будем? Ты там клад откопал у себя в плену? Или банк успел ограбить?
Усмехнулся и глаза свои наглые прищурил.
— Не твое бабское дело, где я денег возьму! Дома сиди, за сыном смотри! Наработалась, я слышал. Пришло время в отпуске побывать. В декретном!
— Да нет — мое это дело! В прошлый раз ты меня с долгами оставил!
— Я разберусь!
— Вот разберись, а потом и поговорим. Отдай кольцо!
За локоть схватил и к себе дернул.
— Что такое? Моего слова недостаточно, что денег хватит?
— Недостаточно!
Попыталась высвободить руку, но он не выпускал.
— С ним увидеться хочешь? Потому так работать приспичило? Что такое, не звонит, как про мужа узнал? Не приходит? Соскучилась?
— Нет. Я там работаю. У меня план, и кипа бумаг ждет. И… отпусти меня. Ты делаешь мне больно!
Пальцы ослабили хватку, а глаза так и сверкают очень близко. Злые, бешеные.
— Отдай кольцо, Сергей!
Но вдруг резко открыл окно и вышвырнул коробочку на улицу. От неожиданности я закричала, подбежала к окну, посмотрела в снег внизу. Выскочила из комнаты, схватила пальто, накинула на плечи и к лифту метнулась. Если кто-то видел, могут забрать кольцо. А это золото и камень дорогой. Нужно вернуть его Денису. И так все очень некрасиво. А еще воздуха холодного глотнуть хотелось, чтобы успокоиться. Из лифта выскочила, а он меня перехватил и обратно в кабинку затолкал.
— Спала с ним? Здесь? В нашей спальне? При нашем сыне?
— Отпусти! — тяжело дыша, упираясь руками в его сильные плечи.
— Отвечай — спала?
— Не твое дело!
— Мое! Еще как мое! — вдавил в стену и, шумно выдыхая, схватил за лицо, набрасываясь на мой рот. — Все здесь мое, слышишь, Огнева? Все мое!
Рот мой теребит, кусает за губы, ломая сопротивление.
— Я об этом каждый день, — жадно обгладывает мои скулы, нос, шею, — каждую ночь, бл*дь… семь лет, Катяяя, семь лет тебя хотел! А сейчас не просто хочу, я… п*здец, какой голодный, Катя! По тебе!
Сопротивляюсь, бью его по плечам, по рукам… а его слова с ума сводят, под кожу впрыскиваются сладким ядом, вызывая взрывную волну сумасшествия. На последнем слове ответила на поцелуй. Обхватила за затылок руками… чувствуя, как его руки скользят по талии вниз, по бедрам, обхватывают ягодицы. Сильно, крепко, так, что дух захватило…
Это был голод. Настоящий, неприкрытый, первобытный. Так человека трясет, когда он умирает от жажды и не видел еды долгими месяцами. Меня трясло. Я потеряла контроль. Он так целовал меня, как будто завтра не наступит, как будто сейчас произойдет конец света, и единственное, что я могу делать, это глотать его рваное дыхание. Дышать им. Иначе я сама не выживу.
Горячие мужские руки разводят полы пальто, скользят по свитеру, обхватывая обе груди и вдавливая напряженные соски большими пальцами, и у меня подгибаются колени. Я не думала, что от страсти можно плакать, но я всхлипывала и плакала, дрожала от нетерпения, как в истерике. Шершавые ладони сдернули чашки лифчика вниз, смяли грудь, заставляя меня закатить глаза и, запрокинув голову, протяжно застонать. Сейчас… хочу, чтобы задрал мне юбку и взял прямо сейчас. Просто чтобы ощутить его внутри себя. Понять, что он настоящий. Но вместо этого его рука скользит за пояс юбки, в колготки, под резинку трусиков.
Зачем? Мне хочется кричать «зачем»? Пусть стянет колготки и просто войдет. Он вошел. Пальцами. От неожиданности я широко раскрыла глаза, но он не дал опомниться, перехватил мой рот своим широко открытым ртом, глубоко проталкивая язык. И меня ведет от его дыхания, как от первой тяги сигареты… как в юности, когда впервые попробовал. И голова стала тяжелой, дурной, пьяной. И ощущать его руки… там… это порочно, это так грязно.
