– А там что, очень страшно? – наивно спросил Матвей.
– Посидишь несколько часов в «стакане», получишь по ребрам за то, что ссать захочешь, – тогда и узнаешь. Эх, пацан, пацан… И как тебя угораздило?
Матвею послышалось в его голосе что-то то ли сочувственное, то ли даже уважительное. Одним словом, собеседник нашелся.
И когда утром Очеретина повели по длинным коридорам «на допрос», он был почти совсем спокоен. Каргу он вчера назвал, но она умерла, ей никакого вреда от его откровений не будет, а ребят он не сдаст ни за что. Если потом окажется, что они как-то замешаны в этих убийствах, Матвей просто уйдет от них, плюнет на все и уйдет. Но тупым продажным полицейским ни за что их не назовет. Будет держаться прежней линии: помогал профессору в работе, стало жалко потраченных трудов, решил продолжить дело. Тем более дело-то достойное, правильное, всем во благо. Поди придерись.
Но спокойствие пошло прахом в первую же минуту. Матвей уверен был, что его будет допрашивать следователь, однако в комнате оказался все тот же вчерашний опер, высокий и темноволосый. Один. Второго, помоложе, не было. Как же его зовут? Андрей… Артур… Антон! Точно, Антон, и фамилия какая-то нерусская.
– Давайте по новой, гражданин Очеретин, – сказал Антон усталым и скучным голосом. – Вам знаком Димура Борис Владимирович? Где, когда и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились? Каков характер ваших отношений?
Ну и все. Через несколько минут выяснилось, что они знают и про Бориса, и про Илью, и про Саню Лазаренко. А вот про Колю Абросимова почему-то не знают. Но как они узнали? Откуда? Телефон вчера забрали, но в телефонной книге сотни имен, а в журнале тысячи звонков. Нет, не в телефоне дело, иначе они и про Колю спросили бы.
Равнодушный официальный тон оперативника и обращение на «вы» сбивали с толку, не давали сосредоточиться. Вчера-то все выглядело как-то попроще, опера разговаривали с ним почти по-свойски, только в самом конце Антон заговорил по-другому, вот как сейчас, но тогда речь зашла о том, что Майстренко убили, и от неожиданности стало не до тонкостей обхождения.
Матвей не мог с ходу сообразить, как себя вести, поэтому решил говорить как есть. Не может такого быть, чтобы эти ребята, так болеющие душой за всех, кто переживает острое горе, оказались хладнокровными безжалостными убийцами. Так не бывает. Лучше все рассказать, пусть быстрее разберутся и снимут все подозрения. В конце концов, скрывать тут действительно нечего. Да, он, Матвей Очеретин, ненавидит и полицию, и все правосудие в целом, ненавидит и презирает, и отказ от сотрудничества с ними для него дело принципа. Но сейчас, похоже, такая ситуация, когда от принципов можно и отступить, ведь если он упрется и промолчит, это будет означать, что он пытается что-то утаить. Значит, подозрения у них небеспочвенны. И ребят начнут дергать и прессовать. А ведь они ни в чем не виноваты, ничего не сделали.
Или все-таки сделали?
Он не мог одновременно думать об этом и отвечать на вопросы Антона, ничего не получалось, мысли разъезжались в разные стороны. Матвей чувствовал себя предателем, слабаком и отступником.
– А кто такой Выходцев? – последовал очередной вопрос.
– Какой Выходцев? – тупо переспросил Матвей.
– Я не знаю какой. Вы мне скажите. Кстати, как его зовут? Тоже Илья? Иван? Игорь? Или, может, Илларион?
– Выходцева я не знаю…
– А если подумать как следует? Напрягите память.
– Ну правда не знаю.
– Ладно, а кого знаете, кроме Гиндина, Димуры и Лазаренко?
– Абросимова знаю, Колю.
– Он тоже собирал материал для той статьи о Гурновой и Масленкове?
– Нет, Коля студент, на пятом курсе учится. Когда Стеклова работала над статьей, он еще не был в группе.
– Значит, Абросимов – ее студент?
– Вряд ли, он экономику изучает, это в каком-то другом институте.
– Отчество у Коли есть?
– Есть, наверное, – Матвей пожал плечами, – но я его не знаю. Пацан же… Коля и Коля, какое отчество?
– А институт какой?
– Да я не вникал. Мне про экономику неинтересно.
– Хорошо, вы работали у Стекловой с семнадцатого года, в то время Абросимова вы не знали. А когда он появился? Кто его привел? С кем из учеников Стекловой он был ближе всего?
– Я вообще не очень в курсе, раньше, до смерти Стекловой, я только пару раз видел Борьку… Бориса Димуру, а с остальными уже на похоронах познакомился. Кажется, Колю привлек к работе Саша Лазаренко, где-то с полгода назад, в конце лета вроде. Они вместе проводили какое-то исследование насчет экономической эффективности дорожно-транспортной инфраструктуры… Ну, короче, там смысл был в том, что нужно было посчитать экономические последствия ДТП и сравнить с затратами на инжиниринг и производство дорожных работ и всякие разметки и предупреждающие знаки. Может, я не так объясняю…
Матвей и сам не заметил, как почему-то начал стараться рассказать все и как можно точнее и полнее. «Я делаю что могу, чтобы уберечь ребят от проблем и неприятностей, – думал он. – Пусть меня задержали, но меня же прямо сейчас отпустят, и я спокойно пойду домой, даже родители ничего не узнают и не будут переживать. А ребятам зачем этот головняк? У Борьки защита на носу, у Коли – диплом, Илюха вообще офицер, его могут с работы попереть, если вдруг задержат, как и меня. С меня-то как с гуся вода, я вольный стрелок, попарился ночку в камере – и гудбай, а у парней все непросто. И у Саньки жена вот-вот родит, им тоже лишние тревоги ни к чему».
– С какой целью вы снова начали посещать родителей потерпевшего Александра Масленкова?
– Да я же объяснял: чтобы продолжить сбор материала для исследования!
– Значит, к Гурновым вы тоже ходили?
– Нет еще…
– Но планировали?
– Ну да, Борька… То есть Борис сказал, что нужно повторно отработать всех, кто в коротком списке.
– В коротком списке? – переспросил Антон. – То есть списков два, короткий и длинный?
Матвей чертыхнулся про себя, вспомнив, что накануне он говорил только о списке вообще, ничего не конкретизируя. Да ладно, чего уж теперь…
– Ну, у них же есть полный список всех, кого отслеживали для долговременного изучения. Про Гурнову и Масленкова была одна статья, про других потерпевших тоже статьи были, и Борис в диссертации о них писал, и Коля Абросимов на этом материале диплом делает. Там же нужно долго собирать сведения, годами. Это короткий список. А есть еще длинный, это те люди, истории которых излагаются просто как примеры, иллюстрирующие тот или иной тезис.
– Сколько человек в длинном списке?
– Больше трехсот, кажется… Или около того.
– А в коротком?
– Тридцать с чем-то.
– Всего-то? – удивился Антон. – Разве можно серьезно относиться к исследованиям, в которых всего три десятка случаев?
