Вдруг кусты зашевелились, кто-то шагнул оттуда и встал перед Редмондом. Это была невероятно толстая женщина в насквозь промокшем платье синего бархата с глубоким вырезом; груди возвышались над лифом, будто две полные луны. Мокрые рыжие пряди липли к раздувшемуся лицу, напоминая струйки крови.
— Ты не узнаешь меня? — хрипло спросила женщина, и Редмонд, к своему ужасу, понял, что это Фелиция.
— Как я рад, что ты не утонула, — сказал он с заметной неискренностью. — Но где же ты пропадала целых два месяца?
Фелиция уклонилась от ответа.
— Поцелуй меня, — страстно попросила она. — Ты не представляешь, как я соскучилась.
Он скользнул губами по белому, липко-влажному лбу. Ее волосы пахли водорослями, бензином, протухшей пищей, дохлой корюшкой. Редмонд украдкой вытер губы рукавом рубашки. Надежда в его груди гасла, подобно догорающей свече: что же теперь делать?
Он с отвращением увидел, что женщина, называющая себя Фелицией, расстегивает платье; ее пальцы неловко теребили крючки.
— Помнишь, когда мы только-только поженились? — шептала она. — Мы пробирались сюда по ночам в полнолуние и ласкали друг друга… — Она жеманно, кокетливо на него посмотрела, но очень скоро это выражение сменилось гримасой душераздирающей тоски: женщина заметила омерзение на лице Редмонда. — Ты меня не хочешь, — разбитым голосом произнесла она и заплакала, ее огромное тело сотрясалось от рыданий. Что он мог поделать? — Ты не хотел, чтобы я возвращалась, — плакала несчастная, — тебе без меня лучше… а ведь мне было так трудно, так трудно, Артур, выбраться из воды и пройти весь этот путь только затем, чтобы вновь быть с тобой…
Редмонд отстранился, озадаченный.
— Какой еще Артур? — спросил он.
Женщина стала таять, как туман, как симпатические чернила, как снег…
По шлаку захрустели шаги. Я услышала их, будто сквозь толстый слой ваты, и с трудом, как во сне, поднялась с кресла. Полотенца упали на пол. Подхватив одно, я попыталась укрыться за дверью, но поздно: мистер Витрони уже вышел из-за угла и как раз проходил под балконом. Все его фломастеры были при нем; под мышкой он нес коричневый бумажный сверток.
Я взялась за перила, придерживая на груди полотенце. Мистер Витрони окинул быстрым взглядом нижнее белье, с которого капала вода, и слегка поклонился.
— Надеюсь, я не мешал? — любезно осведомился он.
— Нисколько, — улыбнулась я.
— Ваши электрические лампочки светятся?
— Да, — кивнула я.
— Вода выходит?
— В доме все отлично, — заверила я, — просто замечательно. Отпуск просто чудесный. Тишина, покой — прелесть. — Мне ужасно хотелось поскорее спровадить его, но он, похоже, настроился продать мне еще одну картину. Я понимала, что мне не отвертеться.
Мистер Витрони опасливо обернулся через плечо, точно боялся, что его здесь увидят.
— Мы заходим внутрь, — сказал он и, заметив мои колебания, добавил: — Я должен с вами говорить.
Я не хотела сидеть с ним за столом в белье и полотенце — отчего-то в помещении это выглядит намного неприличнее, чем на балконе, — и, попросив немного подождать, ушла в ванную и надела платье.
Когда я вышла, он уже сидел за столом, держа на коленях сверток.
— Были в Рим? — спросил он. — Нравилось?
Я вдруг невероятно устала: не о достопримечательностях же он пришел разговаривать.
— Красиво, — сказала я.
— Ваш супруг, он тоже там нравится?
— Да, думаю, да, — ответила я. — Рим ему очень понравился.
— Такой город надо посещать много, чтобы узнать хорошо, — сказал мистер Витрони. — Как женщина. — Он достал табак и принялся скручивать папиросу. — Муж скоро приезжает?
— Очень на это надеюсь. — Я театрально рассмеялась.
— Я тоже надеюсь, что он скоро приезжать. Женщина одна — плохо. Люди будут говорить. — Он прикурил, сгреб остатки табака в пакетик и спрятал в карман, внимательно за мной наблюдая.
— Это вам, — сказал он и протянул мне сверток.
Я рассчитывала увидеть очередное произведение искусства на черном бархате, но, когда развязала веревки и развернула бумагу, передо мной оказалась моя собственная одежда — джинсы и футболка, с такими предосторожностями зарытые мною под домом. Они были выстираны и аккуратно выглажены.
— Где вы это взяли? — спросила я. Может, удастся убедить его, что одежда не моя?
— Мой отец, он находил это в земле, внизу, где carciofl. Он замечал, что там копали, и думал, это неправильно, зарывать вещи, которые еще не старые. Отец не говорит английский, он просил меня возвращать одежда. Моя жена стирал.
— Передайте ему от меня огромное спасибо, — сказала я. — И вашей жене тоже. — Я ничего не могла ему объяснить, ровным счетом ничего, хотя он явно ждал объяснений. Он молчал; мы оба смотрели на мои сложенные вещи.
— Люди говорят про это, — изрек он наконец, — не понимают, зачем вы клали одежду под дом. Они все знают. Только не знают, зачем вы отрезали красивые волосы, которые все помнят с прошлый раз, когда вы приезжали с ваш супруг, и зачем одевали черные очки, как летучая мышь, и почему у вас другое имя. Эти вещи никто не понимает. Все делают такой знак… — мистер Витрони растопырил два пальца, — чтобы злой глаз, который у вас, им тоже не сделал болезнь или несчастье. Я сам в такое не верю, — извиняющимся тоном добавил он, — но старики…
Значит, меня узнали. Ну еще бы. Они здесь помнят все за последние пять тысяч лет. Какая невероятная глупость — вернуться сюда.
— Люди просили меня говорить вам уехать, — продолжал мистер Витрони. — Они думают, ваше несчастье переходить на меня, моя жена так говорит.
— Полагаю, меня считают ведьмой, — рассмеялась я.
Но мистер Витрони был не склонен шутить; он пришел предостеречь меня — что же тут смешного.
— Лучше, если ваш муж тоже приезжал, — сурово произнес он. — А то вот мужчина сегодня утром. Спрашивает вас. Имя, какое вы мне сказали, не знает, говорит, леди, высокая такая, рыжие волосы. Я понимал, что это вы.
— Что? — с излишней поспешностью воскликнула я. — Какой мужчина?
Мистер Витрони пожал плечами, пытливо вглядываясь в мое лицо.
— Думаю, не ваш муж. Он бы знал, где дом. — По моему виду мистер Витрони, наверное, догадался, как я расстроена. Если он прав и это не Артур — тогда кто?
— Как он выглядел? — спросила я. — Что вы ему сказали?
— Я решил сначала говорить вам, — медленно проговорил мистер Витрони. — Сказал, она в Риме, назад через два дня. Тогда и приходить. Ноя ему говорил: может, это не та леди, какую вы искали.
